Сердце Скал
Шрифт:
Сколько же времени прошло с тех пор, как он вышел из аркосолия? Сколько еще ему придется блуждать в одиночестве в кромешном мраке, стуча зубами от холода? Девять хорн по прямой – это много менее дня пути. Но сколько остается до Молло, если ходить кругами по этому проклятому лабиринту? Сутки? Двое? Может быть, он вообще ходит кругами? Нет, ведь ему больше ни разу не встретилось комнаты. Прежнюю он наверняка узнает на ощупь: ведь падая, он отбил куски лепнины, и они так и остались валяться на полу между арками. Нет, он, безусловно, движется вперед, только не способен оценить, какая часть пути пройдена. Опасность в этом двоякая: он может отклониться от Молло, а может и пройти мимо…
«Хорошо, что есть пока не хочется», –
— Гилл! — требовательно крикнул Ричард, должно быть, уже в сотый раз. — Гилл, ты меня слышишь? Ты здесь? Отзовись!
На сей раз не ответило даже эхо. Казалось, что под сводами лабиринта затаилась давящая глухота. Дик вздрогнул как от дурного предчувствия.
Нет, он должен надеяться, что Гиллалун и впрямь ушел. Истинно добрый господин не захочет, чтобы верный слуга блуждал в этом преддверии Заката в поисках заплутавшего хозяина. К тому же Дик сам велел ему идти в Молло.
Как сказал когда-то кардинал Левий? «Вы должны рассчитывать только на себя».
Юноша почувствовал, как в его сердце потихоньку закрадывается страх, а следом за страхом – злость. Неужели же ему суждено погибнуть здесь, сдохнув от жажды и холода в древнем заброшенном могильнике?! А как же матушка? Как же маленькие сестры, оставшиеся без главы семьи? А его люди – соратники отца, дворяне его рода, офицеры, арендаторы и вассалы? Что станется со всем Надором, если он не выйдет отсюда наружу? Быть того не может, чтобы святой Алан не помог ему! Разве станет мученик равнодушно смотреть, как нелепо умирает последний из его потомков? А святой Гермий? Разве он не послал Дику свою гончую на выручку, как и предвещал добрый аббат Канио?
— Рамиро! — крикнул Дик наугад в темноту.
Голос его тут же замер, словно прихлопнутый надгробной плитой.
«Рамиро остался в твоем бреду», — насмешливо ответил Ричарду Чужой из глубины сознания. — «Не обольщайся: ты и сам превосходно знаешь, что никакой собаки не было».
— А кто же тогда отогнал бандитов? — спросил Ричард вслух. — Рамиро и только он! Значит, собака была.
«Бандиты сбежали, испугавшись обвала», — возразил Чужой лениво. — «Они не видели собаки, и ты это прекрасно помнишь».
— Это обвала не было, а не Рамиро, — не отступался Дик, все еще хорохорясь. — Если б аркосолий завалило, мы бы с тобой сейчас не разговаривали!
Чужой так и зашелся в приступе безудержного хохота.
«Напротив!» — любезно пояснил он, давясь от смеха. — «Ты ведь уже подозреваешь истину, не правда ли? Ты умер, Ричард. Ты умер под тем обвалом. Все, что с тобой происходит сейчас – посмертие».
Ричард зябко поежился, но это неприятное физическое ощущение внезапно придало ему уверенности. Скривившись от головной боли (от хохота Чужого у него разнылось в висках), он презрительно пробурчал сквозь зубы, словно говоря с наглым холопом:
— Стало быть, я мертвец? Почему же тогда я чувствую себя так погано, словно я живой?
Чужой сгинул, ничего не ответив. Ричард обозлился: последнее развлечение – говорить с голосами в собственной голове – и то отобрали! С досады он с силой стукнул кулаком по стене. И тут же зашипел от боли: ребро ладони пришлось на острый угол очередной памятной доски. Ругаясь вполголоса, Дик принялся растирать ушибленное место. Хоть одно хорошо: знать, что жив на самом деле. Но все же почему, почему, с горечью спросил себя юноша, такие, как Ворон, никогда даже не преткнутся о камень ногою своею, а герцогу Окделлу вечно везет, как утопленнику? Почему каждое решение, которое он принимает, каждый поворот, который он выбирает в этом кошкином лабиринте, неизбежно ведет его к погибели? Разве Создатель не справедлив
…Он не может взывать к Создателю с такими еретическими мыслями в голове. Он грешен, ему недостает добродетели истинного смирения. Он никогда не мог забыть, кто он такой, и какая ответственность на него возложена. Так учил его отец: долг прежде всего. Он и следовал долгу, но в итоге не совершил ничего, кроме преступных ошибок. Должно быть, поэтому Создатель отрекся него и прогнал свое создание, как дурную овцу из стада.
Если бы Чужой вернулся, он наверняка одобрил бы эту мысль.
Кого же тогда просить о помощи? Может, праотца Лита? Его изображения покрывают здесь многие памятные доски, и, будь Дик способен видеть в темноте, он не раз встретился бы взглядом со своим рисованным двойником. Праотец… Но был ли он богом? Дик не верил в абвениатские сказки. Он знал лишь, что Лит – его предок, да и невозможно это отрицать, видя собственное лицо в зеркале.
Дик механически вспоминал, продолжая идти по лабиринту и таращась в пустоту до рези в глазах.
В Окделле хранилось несколько родовых реликвий: бронзовая, позеленевшая от времени, голова Лита древнегальтарской эпохи, чудом избежавшая переплавки после принятия его предками эсператизма; драгоценная инталия с изображением Ушедшего и его избранницы, вырезанная в редчайшем огненном карасе (после восстания Эгмонта Дорак, знающий толк в древних геммах, забрал ее в королевскую сокровищницу) и даже копия со знаменитой фрески Диамни Коро, рисованная в начале Круга Скал. Недавно в Агарисе Дик видел сам оригинал. Лит был похож на помолодевшего отца, еще сильного и несломленного, хотя и подавленного скрытой печалью. Когда-нибудь Дик станет точно таким же. Что думал, глядя на него, кардинал Левий, который изо дня в день проходил в Собор Ожидания через капеллу «Ожерелье миров», где находилась знаменитая фреска? «С вас спросится строже, чем с других». Гиллалун считал, что древняя кровь настоящего Литида откроет Дику тайну Гальтары, за которой охотились гоганы, и даже Жан-коновал верил, что на Холм Абвениев может взойти только потомок Ушедшего… Верно ли это? Что сделал он? Чего он добился?
Дик словно наяву увидел две гранулы яда, которые быстро растворились с бокалах с «Черной кровью». Он сделал свой выбор. Он не хотел убивать и не хотел умирать сам, он надеялся лишь спасти Катари и множество других людей, на жизнь которых покусился проклятый Дорак. И что же?.. Он только нарушил свое слово и замарал свою честь, но не спас никого.
Кто возложил на него бремя подобного выбора?! Чьей волей его пригнуло к земле под грузом никем не разделенной вины? И найдется ли в этом мире добрая душа, которая подскажет ему верный путь к избавлению и возрождению?..
— Так вы просите об исповеди, сын мой?
Дик поднял глаза и узнал епископа Оноре. Тот благословил детей и теперь выжидающе стоял прямо перед ним. Юноша благоговейно преклонил колени.
— Да, отче, я грешен, — признался он искренне. — Я отравил своего эра.
Святой не ужаснулся. Подняв причастную чашу, он улыбнулся Дику ласковой улыбкой бесконечно мудрого человека.
— Не бойтесь, сын мой. Я вижу: в вашем сердце нет ни зла, ни ненависти. Вы умеете любить, а любовь и есть единственный верный путь. Слушайте свое сердце, будьте стойким в милосердии, и камень, давящий на ваши плечи, упадет.