Сердце Скал
Шрифт:
Крупные слезы катились по лицу женщины. Ричарду болезненно захотелось утешить ее, но он знал: это бесполезно. Он тоже, подобно праотцу, стремился выполнить свой долг, но только причинил горе всем, кого любил. Рамиро у его ног тихонько завыл. Ушедший молчал.
— Я… Я не звал сына с собой, — наконец выговорил он голосом слабым, как шелест листвы. — Антемион захотел пойти сам. Он… знал, в чем состоит его долг.
— Твой долг! — гневно сказала Каталлеймена.
— Нет, — возразил Лит уже увереннее. — Хоть Антемион родился здесь, он все же не был человеком, как ты,
— Нет! Неправда! — воскликнула плачущая женщина. — Астрапэ не хотела, чтобы он уходил! Она хотела, чтобы Ант остался. О, она любила сына, не то, что ты! Тебе всегда были дороги только твои измышления. Ты всегда был глуп, отец Лит. Как можно сохранить Ожерелье миров, если его Жемчужины погибнут?
— Но Кэртиана жива, — возразил Лит. — У вас остался ребенок, твой сын, Каталлеймена. Разве он не сердце этого мира? Разве не сохраняет он в своих руках ту власть, которую мы четверо передали ему?.. Перестань сводить со мною счеты, дочь друга. Кэртиана жива, пока жива наша кровь. Мой сын от смертной стоит сейчас перед тобою, значит, и мой внук, рожденный тобой, тоже цел и невредим.
Взгляд Каталлеймены померк. Ее бледные губы стали совершенно белыми.
— Твой внук? — переспросила она тихим срывающимся голосом. — А знаешь ли ты, каким он вырос, Лит? О, Ант гордился бы им!.. У него были огненные глаза Астрапэ, и струящиеся волосы Ойдмы, и звонкий голос моего отца, и сила… — она остановилась.
— Моя сила, Каталлеймена, — договорил Лит. — Где же он?
Женщина поднесла дрожащие пальцы к губам.
— Он был лучшим на свете ребенком и вырос чудесным юношей, — продолжала она почти шепотом, — потом стал прекрасным мужчиной, могучим, как дуб, и светлым, как солнце, он женился и подарил мне внуков… А потом медленно состарился у меня на глазах и однажды умер – он умер, Лит!
Лит посмотрел на нее с явным недоумением:
— Таков закон этого мира, Каталлеймена. У моей сестры была только одна жизнь, и она не могла наделить бессмертием еще и твоего сына. Ему был сужден обычный человеческий удел. Но у тебя остались внуки.
— И я любила их, — подхватила Каталлеймена. — Но все они вырастали и умирали, бесконечно умирали у меня на глазах, а я… Я оставалась бессмертной!
Ричард внутренне содрогнулся. Ему было до слез жаль эту женщину, попавшую в безвыходную ловушку вечной жизни.
— Разве не этого ты хотела? — снова спросил Лит.
— Нет. — Теперь женщина не кричала, а говорила со спокойной безнадежностью. — Я хотела вечной любви, а не вечного умирания. Но я жила так долго и так безрадостно, что сама стала Сестрой смерти.
— Без смерти нет жизни, Каталлеймена, — наставительно произнес Лит, словно поучая малое капризное дитя. — Разве ты предпочла бы, чтобы твой сын вовсе не родился? Или не хотела бы видеть, как рождаются его дети и дети его детей? И разве ты не знаешь, что душа носителя божественной крови не уничтожается и в свой срок снова вернется в этот мир?
Каталлеймена покачала головой.
— Я любила не только душу, Лит, но и облик моего сына. Тебе этого не понять. Я потеряла его так же, как потеряла мужа. Может быть, он возвращался в Кэртиану уже много раз, но для меня в этом нет утешения. Ни он, ни я больше никогда не узнаем друг друга.
—
— Разве не ты сама недавно назвала бессмертие отравленным даром? А теперь ты жалеешь, что твой сын не получил его? — спросил он и добавил, пожимая плечами: — Вы, люди, удивительно непоследовательные создания.
— Мы таковы, какими вы сотворили нас, — ровно ответила Каталлеймена. — Не тебе жаловаться на нас, создатель земли и скал.
Лит негромко рассмеялся: в этих словах ему почудилось нечто знакомое. Первородная дочь друга все-таки унаследовала долю ироничной веселости своего отца.
— Что ж, признаю, что Анэм всегда был немного непостоянным, — сказал он с улыбкой. — Видимо, когда он вдыхал в вас душу, он щедро наделил вас своей переменчивостью.
— А чем наделил своих детей ты, отец Лит? — спросила Каталлеймена и ответила сама: — Смертью. Знаешь ли ты, сколько кругов прошло с тех пор, как ты ушел из Кэртианы? А помнишь ли ты, что божественная кровь не передается от женщины ее потомкам? Души простых людей так же непрочны, как их тела, созданные тобою из праха. Сыновья твоих дочерей бесконечно рождались и умирали, а ведь некоторые из них были хорошими людьми. Но каждого из них ты обрек на окончательный уход из твоего мира – и телесный, и духовный.
— Но они прожили достойную жизнь, — возразил Лит. — Разве этого мало?
— О, это гораздо больше того, что получили от тебя сыновья твоих сыновей! — насмешливо подхватила Каталлеймена. — Ты убиваешь их один раз в четыреста лет – всех, кроме одного, больше других похожего на тебя. Почему так, скажи мне, Лит?
— Ты сама знаешь ответ, Каталлеймена, — спокойно отозвался Ушедший, — хотя раньше тебя это не волновало. Человеческая кровь разбавляет нашу, а Кэртиана не выживет, если наше наследие будет растрачено. Остаться должен только тот, в ком кровь ближе всего к изначальной.
— Даже если он слаб и глуп? — спросила Каталлеймена, мазнув глазами по Ричарду – юноша почему-то сразу понял, что этот пренебрежительный взгляд предназначается именно ему, а не Литу, и вспыхнул до корней волос.
— Он человек, — равнодушно ответил Лит. — Всякий человек слаб, даже ты, Каталлеймена.
— Ты чудовище, Лит, — повторила женщина, словно невольно поражаясь этому обстоятельству. — Ты подобен людоеду, который раз в четыреста лет пожирает свое собственное потомство, оставив лишь одного, чьих детей он тоже пожрет в свой черед. И ты называешь себя создателем Кэртианы! Неужели ты сам не видишь, насколько ты чужд этому миру, насколько ты противоестественен и омерзителен, Адвенай?
— Ты ошибаешься, Каталлеймена. Я не пришелец, — спокойно ответил Лит. — Я отец Кэртианы, отец этой земли. Разве она не пожирает то, что произрастает на ней, чтобы родить новое и опять поглотить его, когда настанет срок? И разве не эту самую землю ты так любишь и хранишь, Каталлеймена?
Женщина на мгновение потеряла самообладание:
— Я храню ее, потому что здесь мой дом! — воскликнула она. — Но если бы я могла, я создала бы ее иначе!
Лит пожал плечами.
— Никто не способен сотворить мир из ничего, — произнес он. — Созданное из пустоты стремится в нее вернуться. Прах возвращается к праху. Я не могу исправить этого.