Сердце Скал
Шрифт:
…И камни падали, яростно грохоча и поднимая мириады брызг, а Ричард, судорожно вцепившись скрюченными пальцами в собственное тело, тщетно пытался удержать их на своих плечах. Они не хотели, нет, не хотели! Им было хорошо веками смотреться в Барсовы Очи, и спокойно думать – медленно, как думают камни – о суетливом и ярком мире, основой которому служат они. Им одним ведома истина. Скала, незыблемая скала – вот что держит в границах эти подвижные волны, этот изменчивый ветер, этот непостоянный огонь! Но ее обманули, ей подстроили бесчестную ловушку, ее грубо подтолкнули! И Ричард корчился вместе с нею от боли, от ужаса
— А пусть не подталкивается, — отрезал Алва. — Вы прекрасно знаете, что мне плевать на все эти ваши условности и сантименты. Я пришел сюда воевать, и я выиграю войну, чего бы мне это не стоило. Никто не может нарушать мои приказы безнаказанно!..
Уж он-то не намеревался ничего нарушать, напротив. Они выполнят приказ – в своих людях Ричард был уверен абсолютно. Юноша ощутил, как его охватывает пьянящее чувство радости – удивительное предвкушение сопричастности общему делу.
— Отвечайте откровенно, полковник, — велел он Каллофену, с трудом удерживая так и выползающую на лицо улыбку. — Господин Первый маршал хотел бы знать: правда ли, что вы и ваши солдаты способны угнать стадо коров из-под самого носа пастухов, да так, что самый чуткий из них ничего не заметит?
Эр Дункан сохранил полную невозмутимость, однако один уголок его рта слабо дрогнул в усмешке.
— Совершенная правда, ваша светлость, — спокойно отозвался он.
Дик с победным видом повернулся к своему монсеньору. Сумерки уже сгущались, но света пока было достаточно, чтобы увидеть на лице Ворона то выражение, которое Дик особенно любил: сдержанно-веселое, чуть-чуть насмешливое и мальчишески-задорное.
— Тогда вы в деле, полковник, — легко проговорил Алва. — Я забираю вас и ваших людей с собой. Сегодня ночью мы устроим небольшую засаду на наших друзей-бириссцев. Приманка уже готова.
Каллофен поднял голову, как гончая, учуявшая дичь.
— Генерал Феншо? — полувопросительным тоном произнес он.
— Именно.
— Он ушел по вашему распоряжению, господин маршал? — рискнул спросить полковник.
— Нет, — по-прежнему легко отозвался Ворон (разом встревожившийся Каллофен скользнул по Ричарду озабоченным взглядом). — Рассматривайте это как состязание в ловкости с моими кэналлийцами. Мне хотелось бы знать, вправду ли вы так хороши, как утверждает мой оруженосец.
Дик решил, что пора и ему вставить словечко.
— Возьмите с собой ваших лучших людей, эр Дункан, — ободряющим тоном велел он. — Двух сотен вполне хватит. Я тоже пойду вместе с вами.
— Вы должны быть готовы через полчаса, — добавил Ворон, легким движением руки подтверждая приказ Ричарда. — Жду вас и ваших людей в овраге за лагерем.
И, кивнув в ответ на поклон полковника, он исчез в темноте.
— Вы уверены, милорд? — тихо спросил Каллофен у Дика, провожая Первого маршала взглядом. — Разве генерал Феншо не ваш друг?
Ричард слегка поежился.
— Генерал Феншо забылся, — ответил он ледяным тоном.
Оскар и впрямь забылся. Он разглагольствовал, сверкая глазами и раздувая щеки, совершенно не помня, кто стоит перед ним.
— Олларов надо гнать в три шеи, я согласен, но, Леворукий побери, это же не значит, что мы должны взамен сажать себе на шею Раканов! — кипятился генерал. — Нет, Дикон! Раканы живут на подачки Агариса уже четыре
Он бы еще пальцем на себя показал, подумал Ричард, досадливо поморщившись. Какой-то там Тримейн, спаси Создатель, метит на трон Раканов! куда катится мир? – и не удержался от насмешки:
— То есть Алве?
Оскар даже не понял иронии.
— Алва утратил прежнюю хватку, — серьезно возразил он. — Раньше он был велик, не спорю, но теперь он только пьет, развратничает и тянет время, которое работает против него. Нет, Алва потерял свой шанс, и ему придется уступить дорогу другим.
Святой Алан! – подумал Дик. Оскар положительно сдурел. Что этот дворянчик из рода Феншо возомнил о себе? Он хотя бы понимает, к кому обращается? С какой стати Ричард Окделл, Ришерт ди Надорэа, должен выслушивать бред выскочки, забывшего свое место? Неужели Феншо и впрямь думает, что Повелитель Скал побежит вслед за зарвавшимся вассалом, чья родословная не идет дальше эсператистских времен?.. Или это вызов?
— Я вас не понимаю, — холодно проговорил Ричард.
«Или это вызов?» – думал Дик, глядя на высокую галерею, с которой раздался ленивый баритон. – «Неужели он хочет поиздеваться? Над кем же: над этими трусами или надо мною? Или над всеми нами?».
Рокэ, герцог Алва, смотрел на него сверху вниз как на забавное животное – во всяком случае так казалось Дику с площади святого Фабиана. Словно ожидая: взбрыкнет жеребенок или не взбрыкнет? Убийца отца! Отродье предателя! Чего он добивается? Зачем он сделал это немыслимое предложение сыну того, кого они затравили и уничтожили? Хочет поглумиться напоследок? Жаждет увидеть, как глупый юнец малодушно отступится, изрыгая проклятия?
Наследник убитого Эгмонта гордо вскинул голову. Что ж! Если это вызов, то он никогда не откажется принять его. Их дуэль начнется раньше времени и не так, как ему хотелось, но он, Ричард Окделл, тоже умеет удивлять. Он не позволит планам Дорака осуществиться!
И Дик решительно взбежал вверх по лестнице.
Пролет кончился, и дверь распахнулась. Его мать даже не подняла головы: она стояла на коленях подле гроба и тихо пела эсператистские молитвы. Часовня святого Алана была полна народу; дядя Эйвон стоял, закрыв руками лицо. От тепла оплывших свечей у Дика тут же разболелась голова.
— Мои добрые эры… — произнес он, едва отдышавшись.
Никто не услышал: голос мальчика потонул в шепоте молитв, подавленных вздохах и рыданиях, в монотонном бормотании отца Маттео, читающего Эсператию. Дик сделал глубокий глоток воздуха, насквозь пропитанного горечью ладана и запахом воска, и произнес снова, напрягая голосовые связки:
— Мои добрые эры!
На сей раз его услышали все, хотя мать по-прежнему не подняла головы. Дворяне его отца – его дворяне! – дружно, как по команде, повернулись к Ричарду. Дядя Эйвон отнял руки от заплаканного лица. Дик стоял перед ними – худой и дрожащий, с красными глазами, но слабости в нем больше не было. Он смотрел на суровые лица своих людей: Сеттон, Кохрани, Макдугал, Тейт, Адгейл, Каллофен, Рут, Лохран… Он помнил их всех по именам.