Серебряная подкова
Шрифт:
Григорий Иванович достал из нагрудного кармана часы, похожие на луковицу, и, взглянув на циферблат, покачал головой.
– Как быстро летит время. Хотел еще рассказать вам об основных понятиях, но, видно, уже не успеем.
Гимназисты зашумели:
– Успеем, Григорий Иванович! Мы не пойдем на перемену, рассказывайте...
Но Корташевский, улыбаясь, ответил:
– Так нельзя, господа. Надо уметь вовремя учиться и вовремя отдыхать... Сейчас я дам лишь первое основное понятие о геометрическом теле. С ним будет связано и ваше домашнее задание - что же такое поверхность, линия и точка? Учебником-
Выждав, пока ученики записали его задание, Корташевский начал объяснять:
– Чтобы все вам было понятно, господа, возьмем такой гример...
– Он достал из корзины стеклянную колбу, наполненную какой-то жидкостью, и, к удивлению гимназистов, простую соломинку.
– Вот сюда налита мыльная вода, - продолжал учитель, устанавливая колбу на подоконник. И неожиданно рассмеялся: - Вас, наверное, не придется обучать, как пускать мыльные пузыри?
Ученики оживились, а Корташевский, обмакнув сплюснутый конец соломинки, начал выдувать пузырь. Невесомый шарик быстро увеличивался, вот он уже заиграл всеми цветами радуги. Затем, оторвавшись от соломинки, покачался, как бы раздумывая, куда лететь, и наконец торжественно выплыл через открытое окно из комнаты.
– Улетел!
– засмеялся Панаев.
– Другой надуйте!
Учитель послушно стряхнул с примятой соломинки второй пузырь, за ним третий, четвертый... Вырастая и переливаясь на солнце, они весело друг за другом вылетали на улицу.
– Теперь вы подайте-ка мне то ядро на столе, - обратился он к одному из учеников.
– Спасибо... Мыльный пузырь и чугунное ядро. Имеется ли в них что-нибудь общее?
– Круглые, - нерешительно сказал кто-то из учеников.
– Совершенно верно, - подтвердил Корташевский.
– Пузырь и ядро имеют одинаковую протяженность. Или точнее - одинаковую пространственную форму. Поэтому представляют они одно и то же геометрическое тело - шар, хотя физические свойства и размеры у них разные. Вот посмотрите сюда еще раз. Внимательно...
Григорий Иванович взял соломинку и начал выдувать очередной пузырь. Но в это время в коридоре послышалось шарканье чьих-то поспешных шагов и громкий раздраженный голос: "Господин директор, какой позор! В этом классе во время занятий гимназисты пузыри пускают... Не верите? Сам губернатор видел! Мы стояли напротив здания и вдруг!.. Летит!.. Один за другим!.."
От сильного толчка распахнулась дверь. На пороге стоял разъяренный директор. Корташевский, оглянувшись на Яковкина, щелкнул по соломинке, и новый радужный пузырь, подхваченный сквозняком, стремительно поплыл в окно.
– Тээк-с!
– выдохнул Яковкин, зло сверкнув глазами, и, громко хлопнув дверью, чуть не побежал из класса.
В эту минуту послышался внизу продолжительный звонок. Но гимназисты не вскакивали, как всегда, на этот раз они сидели молча и ждали, что скажет учитель.
– Николай Лобачевский, - произнес наконец Григорий Иванович.
– Вы оставили свой класс и пришли на мой урок. Имели на это разрешение? Спросились?
– Нет, - сказал Коля.
Учитель нахмурил брови.
– Григорий Иванович, - поднялся
– Это я виноват... Ему хотелось побывать на вашем уроке. Он любит геометрию...
Не повернув головы, учитель спросил:
– Больше вам нечего добавить?..
– Затем, обращаясь ко всем, кивнул на дверь.
– Вы свободны... Лобачевский, останьтесь.
Гимназисты неохотно вышли в коридор.
– Ну-с, молодой Евклид, - улыбнулся Григорий Иванович.
– С какого же урока вы сбежали, чтобы слушать геометрию?
– С катехизиса, господин учитель... Закона божия.
Корташевский сдвинул брови.
– Это хуже. Узнает Яковкин - вам не поздоровится.
Вы об этом не подумали?
– Думал, - признался Коля.
– Только ведь я два года ждал, когда же начнем изучать геометрию. Следил за расписанием. Но геометрии не было. И вдруг, слышу, кто-то будет изучать ее... Мне так много надо бы спросить у вас...
– О чем?
Коля замялся.
– Говорите, я слушаю, - ободрил учитель.
– О том, почему начинается книга Евклида с непонятных определений? Для измерений и доказательств они же совсем не потребны...
Корташевский слушал внимательно. Было видно, что худенький мальчик, желавший понять Евклида, заинтересовал его. "Рановато, рановато, мой друг, разбираться тебе в сочинениях, которые и взрослым-то не по плечу", - думал он, глядя на Колю. Затем, положив руку на его плечо, признался:
– Разговор, вижу, будет у нас долгий. Здесь не место и не время. Приходите в это воскресенье ко мне домой.
А где я живу... не знаете? Ну, а с гимназистом высших классов Аксаковым, кажется, вы знакомы?
– Высших?
– оживился Коля.
– Его вернули?
– Да, совет гимназии так решил... Вот с ним и приходите. Но только не забудьте взять разрешение комнатного надзирателя, чтобы никаких недоразумений потом не вышло. Поняли меня?
Дверь неожиданно раскрылась, и на пороге снова появился директор. Он с удивлением посмотрел на Колю:
– Как вы тут оказались? Почему не в своем классе?
– Господин директор, Лобачевского сюда вызвал я, - вмешался Корташевский и, повернувшись к мальчику, добавил: - Все. Вы свободны.
"Выручил!
– подумал Коля. Он выскочил в коридор и тут же остановился. Не из-за меня ли?"
– Господин Корташевский!
– визжал за дверью директор.
– Скажите, у нас тут гимназия или балаган? Что это за игрушки на столе?.. Тэк-с, тэк-с, гимназистов, значит, мыльными пузырями развлекаете! И все это - среди белого дня, под носом у губернатора! Позор! Полувековая история нашей гимназии не знала такого... Непонятно, кто вы - учитель у нас или бродячий фокусник?
– Господин директор, - ответил Корташевский.
– Вы забываете о главном о наглядности преподавания. Особенно важной при изучении так трудно понимаемой геометрии...
– Оставьте!
– прервал его Яковкин.
– Предмет, почерпнутый из мудрости самого всевышнего, - и трудно понимаемый? Да это же кощунство! Я не допущу такой наглядности! Шарлатанства с мыльными пузырями тем паче.
Корташевский возразил:
– Представить себе не могу, чтобы такое могло быть с убеждением сказано. Все трудно постижимое должно доказываться на простых вещах...