Серебряная тоска
Шрифт:
– Так вы ещё и поэт?
– Увы. Не люблю хвастаться тем, чего не сделал. Это стихи моего друга Игоря Матушинского. Слыхали?
– Увы. По-моему, вы просто скромничаете.
– Если б мой друг Игорь Матушинский услышал, что я умею скромничать, он бы помер со смеху.
– А вы бы его зарыли. Так коньяку нальёте?
– Из кружки не побрезгуете?
– А я вообще не брезгливая.
– Тогда - салю!
– Чего?
– Извиняюсь. Люблю щегольнуть французским, потому что толком его не знаю.
– Чего?
– А уж немецкого и вовсе не знаю. Я всегда откровенен с теми, кто мне понравится. Извините за грубый комплимент. Короче, по-русски - выпьем.
Они чокнулись алюминиевыми кружками и выпили.
– А вы заметили, - сказал Серёжка, ставя пустую кружку на стол и вытирая небритые губы ватником, - что у самой пьющей нации - у нас, русских, - нет ёмкого слова для тоста? Ни французского "салю", ни немецкого "прозит", ни английского "чирз", ни скандинавского "скаль". Не странно ли это, мадам?
– Пожалуйста, не называйте меня "мадам", прошу вас.
– А как вас называть?
– Люда.
– Тогда меня - Серёжа.
– Нет, всё-таки здесь у вас слишком душно... Адски жарко... Если вас не смутит, я сниму эту кофточку... Зачем вы это руку мне на грудь?
– Извините... Она у вас такая круглая... И... мягкая, оказывается... Не сдержался... Извините...
– Извиню, - продышала Люда.
– Неужели вы действительно так любили своего покойного мужа?
– Серёжа. Идите на хуй. Вместе с моим покойным мужем.
Серёжка опешил и покрылся красными пятнами. Невероятное - впервые в жизни его вогнали в краску. Впрочем, он быстро оправился.
– Вместе с ним - то есть, в могилу.
– А вы остры на язычок.
– Хотите проверить?
– Было бы недурно.
– Тогда давайте рассчитаемся, - спокойно сказал Серёжка.
– Вы хотите предложить мне за это деньги?
– обомлела Люда.
– Нет, я хочу получить деньги с вас.
– За ЭТО? С МЕНЯ?
– За похороны вашего мужа. За то, чтоб могилка была вырыта сегодня.
Люда резко вскочила со стула, схватила кофточку, натянула её.
– А вы редкостный мерзавец, - сказала она.
– Почему?
– искренне удивился Серёжка.
– Потому, что не хочу воспользоваться ситуацией и изнасиловать вас?
– Потому... потому что мерзавец!
– крикнула Люда.
– Аргумент принят, - кивнул Серёжка, подливая себе в кружку ещё коньяку.
– А вотр, мадам!
– А к директору вашему я схожу, не сомневайтесь! Немедленно!
– И что же вы ему скажете? Что я не пожелал вас трахнуть?
– Скажу, что вы... что вы пьянствуете на работе!
Серёжка расхохотался так, что чуть не расплескал коньяк из кружки.
– Ох, хотел бы я присутствовать при этой сцене! Он же вас за
– Он так уверен в вашей святости?
– Нет, с вами и цирка не нужно! Да пьём мы вместе! Мы тут на кладбище все в одной лодке.
Люда устало откинула прядь со лба.
– Я так и думала, - сказала она.
– Ладно, сколько вы хотите?
– От это другой разговор, дамочка!
– довольно воскликнул Серёжка, сразу переходя с французского на нижегородский.
– Ну, чтоб не разорять бедную вдову начальника штаба дивизии, ограничимся стольником.
– Грабёж!
– взвизгнула дамочка.
– М-да, - сокрушённо покачал головой Серёжка.
– А если б я запросил два стольника, вы бы назвали меня убийцей. Это не грабёж, мадам, это акт милосердия.
Подумайте, у меня взрослая мама, у Корнеича больная печень, у директора кладбища дядя с, пожалуй, парализоваными ногами...
– Причём тут ваш директор?
– А делиться? Бог ведь что велел? Бог, мадам, велел делиться с директором кладбища. Не то, говорит, ребята, не пить вам больше коньяк в уютной сторожке - директор Пётр, говорит, вас живо за борт оформит. Он у вас, говорит, мужчина строгий - брада седая, брови густые, машина "Волга", окраска чёрная.
– Да лучше я своего мужа на помойке зарою!
– Да, - вздохнул Серёжка, - что с нами любовь делает... Любовь к деньгам, я имею в виду. Не выйдет у вас с помойками, мадам - вмешается милиция, вмешается санэпидемстанция - это вам уже не в стольник влетит.
– Мерзавец.
– А вы повторяетесь. Хотите прокрутить весь разговор по-новой?
– Да подавитесь вы!
– Дамочка раскрыла сумочку и швырнула оттуда стольник на стол.
– Я бы ещё столько же заплатила, лишь бы никогда вас больше не видеть.
– Идёт, - согласился Серёжка и протянул руку.
– Не прикасайтесь ко мне своими грязными руками! И чтоб могила была готова уже сегодня.
– Не волнуйтесь, мадам, у нас как в аптеке: утром деньги - вечером могила; вечером деньги - утром могила.
– Ну, всё, прощайте.
– Дамочка направилась к выходу.
– Не прощайте, а до свидания.
– Серёжка хитро поднял палец кверху.
– Вы ведь стольник за "никогданеувидимся" так и не заплатили.
Дверь хлопнула.
Серёжка с довольным видом подлил себе коньяку и медленно выцедил.
Вошёл Корнеич.
– Ну, как?
– робко спросил он.
– Пляши, Корнеич!
– Серёжка грохнул о стол пустой кружкой.
– Заработал ты свой червонец. Богатеешь, плесень. Скоро твои дети будут пить один коньяк.
– То исть... как?
– не понял Корнеич.
– А так - из бутылочки с сосочкой.
– Я в смысле... Как же... всего червонец?
– Скупость, Корнеич, скупость заедает нынче человека.