Серебряная тоска

Юдовский Михаил Борисович

– Я скоро, - ещё раз соврал я.

В прихожей я натянул куртку и поспешно выскользнул за дверь.

***

– Во, прибыло чамора!
– с неодобрением оглядывая мою худощавую фигуру, встретил меня один из напарников по будущей разгрузке вагонов с углём.

– Сопля, - коротко охарактеризовал меня второй, помоложе.

– Чё-то я вас тут не помню. Новички, что ли?
– хмуро не остался в долгу я.

– Ну-ну, хлопцы, нэ трэба ссориться перед работой, - вмешался администратор Ивахненко.
–

Тут вам часа тры горбатиться, а вы уже лайку затеяли. Ну, всё.

Мавра сделал своё дело, мавра может и уйти.

– Кого задушил?
– спросил я.

– Ерудированный!
– ощерился мавра кривозубым ртом.
– Короче, ваши вагоны вона и вот. Оплата по окончанию. Як всегда. И нэ сварытесь. Самим же не выгодно. На час лишний провкалуете ж. Оплата по рэзультату. То ж, добранич.
– И Ивахненко удалился.

"И почему на нашей саратовской станции администраторы всегда хохлы?" подумал я. Из раздумий меня вывел голос одного из напарников.

– Ладно, чамор, давай не сердись. Меня Митяй зовут. Для тебя - дядя Митяй. А его - Петро. А тебя как?

– Дядя Игорь. Васильевич.

– Значь, Игорёшка, - ощерился Петро.

– Игорь Васильевич, - уточнил я.

Петро опешил.

– Ну, какой ты Василич, мы ещё посмотрим.
– Митяй с интересом глянул на меня.
– Лопату-то в руках держал?

Вдвое старше меня по возрасту и вдвое шире в плечах, краснорожий Митяй с насмешкой пялился на меня. Петро подхихикнул.

"Да это ж Серёжка и Колька, - мысленно ахнул я.
– Овзрослевшие, спившиеся, махнувшие на себя рукою... Пожалуй, так оно и есть. Эх, показать бы им сейчас самих себя со стороны!.. Спокойно, Игорёк. А показать бы тебе сейчас со стороны тебя... И Руслана. Что сказал бы? Как хорошо судить других. Чамор и есть".

– Ну что, Игорь Васильевич, будемьте уголь разгружать?
– ядовито спросил Митяй.

Я схватил лопату и бросился к вагону.

– Да он бешаной!
– услышал я за спиной голос Петро.

– Та не... Ентузиаст, - хмыкнул Митяй.
– Токо посмотрим, как долго его ентузиазму хватит.

Я молча стиснул зубы и набросился на вагон - распахнул боковой люк и вонзил лопату в чернь угля. Массивная кипа вывалилась наружу. Митяй и Петро, один скривив губы в ухмылку, другой раззинув рот, наблюдали.

– Помогайте, а то денег не получите, - зло кинул я.

– Не, в натуре, Митяй, - промямлил Петро.
– Глянь, парень старается.

– И пусть старается, - махнул рукой Митяй.
– Нам-то что за дело.

– Так мы ж вместе работаем, - растерянно сказал Петро.

– Работаем! Та ты посмотри, шо он за работник! Мы ещё перекурим, а потом сделаем в два раза больше, чем он. Слышь, ентузиаст, сигарет у тя не будет?

– Не курю, - злобно ответил я.

– У меня есть, - сказал

Петро.

– Ага!
– обрадовался Митяй.
– Покурим назло ентузиасту?

– Ну, давай... покурим, - краснея ответил Петро.

Он вынул "Приму", и они с Митяем задымили, усевшись на рельсы.

– По-прежнему не куришь, ентузиаст?
– осведомился Митяй, с нарочным удовольствием затягиваясь и отплёвывая табачные крошки изо рта.

– По-прежнему работаю. А ну, берите лопаты.

– Нашёл дураков за четыре сольдо, - сынтелектуальничал Митяй.

– Значит, я тут один дурак?

– Выходит, да.

Я принялся выгребать уголь с удвоенной энергией.

– Слышь, Митяй, давай подсобим, неудобно.
– Петро сделал попытку встать с рельс, но Митяй положил ему тяжёлую руку на плечо.

– Докурим. Парень любит пахать - пускай попашет.

– Так нечестно же...

– С хера ли ты знаешь, что есть честно, а что нет?
– ухмыльнулся Митяй.

– А вот знаю!
– Петро вскочил с рельсов и бросил недокуренную сигарету на щебёнку.
– Когда один пашет, а остальные курят - это нечестно. Это я знаю.
– Он схватил лопату.

– Бунт на корабле?
– лениво спросил Митяй.

– Игорёшка, счас я тебе помогу!
– Петро набросился на уголь справа от меня.

Вдвоём работа пошла гораздо быстрей.

– Отак мы его, - радостно приговаривал Петро.
– Отак... А ты, ваще, чем занимаешься?

– Стихи пишу.

– Вот я и смотрю - мускулы слабые... То есть, в смысле, стихи?

– В смысле - стихи.

– В смысле - как Есенин?

– В смысле - как Матушинский.

– А кто такой Матушинский?

– Ну, типа Пушкина.

– А, знаю. В школе проходили. Я, там, типа, памятник себе воздвиг... этот, как его...

– Нерукотворный, - подсказал Митяй, загашивая сигарету о рельсы и подымаясь.
– К нему не зарастёт народная тропа.
– После чего прочёл всё стихотворенье до конца.

– Чё зенки вылупил, стихотворец? Ты думаешь, единственный поэт, который уголь разгребает? А вдруг и я такой?А? Слухай:

– Кто себя отважится понять Тот простую истину оценит Женщина способна изменять А рука мужчине не изменит. Ну как?

– Рифма и размер есть. А смысел - дубовый.

– Ну ты даёшь, Митяй!
– восхитился Петро.
– Да ты ж, выходит, поэт! Прям, Пушкин. Не?

– Рука в говне, - мрачно буркнул Митяй.
– Мне, вон, интересно, что Матушинский - правильно так тебя, да?
– скажет.

– Разгружаем уголь, - сказал я.

– Не, ты мне, мальчик, не юли. Ну чё, говнянку я написал?

– Да ничего ты не написал.
– Я воткнул лопату в уголь.
– Такие стихи пишут на стенах туалета. Хотя у тебя, может, и поэлегантней.