Серебряная тоска
Шрифт:
обезьянья фигура - длинные, до колен руки, кривоватые ноги, вечная сутулость, словно предощущение, что жизнь станет для него горбом, который будет он влачить до конца дней своих - словом, он полагал, что любое его предложение будет встречено, в лучшем случае, презрительным смехом. А он боялся. Боялся быть осмеянным. Вообще, боялся грубости. А, в целом, боялся жизни. Так и жил - боясь. Бобылём, который не прочь бы жениться, и отшельником, который рад бы иметь друзей. В конце концов, и то, и другое заменила ему
Мы вошли в сторожку. Корнеич сидел за столом и набулькивал из бутылки в кружку.
– Нашёл-таки, курва, - довольно, впрочем, равнодушно произнёс Серёжка.
– Моя это, Сергей Васильевич, - ответил Корнеич, показывая зачем-то этикетку. На этикетке значилось: "Перцовка".
– А "Смирновочку" вашу я в шкапчик прибрал. А трогать - не трогал.
– Ага. Поэтому мою "Перцовку" тронул.
– Богом клянусь, Сергей Васильевич...
Серёжка, не говоря ни слова, поставил сундучок на пол и вышел. Полминуты спустя он вернулся, несколько смущённый, держа в мокрой руке мокрую бутылку.
– Ну, прости, Корнеич, - сказал он.
– Вот тебе откуп за недостойные подозрения.
– Он поставил свою "Перцовку" перед Корнеичем на стол.
– И "Смирновскую" можешь к ней присовокупить, - внёс свою лепту я.
Став обладателем трёх бутылок водки, Корнеич чуть не сошёл с ума.
– Сергей Васильевич, Игорь Ва... Это как же это?!
– Вот так, Корнеич. Ну что, угостишь нас?
– Да я... Господи! Счас закусочку соображу.
– И монтировку, - добавил Серёжка.
– Как?
– не понял Корнеич.
– И монтировку, говорю, сообрази.
Корнеич, ничего уже не соображая, "сообразил" и то, и другое.
– Ну, что сначала, - спросил я Серёжку, - водка или сундучок?
– Сначала отпразднуем, - лаконично ответил тот.
Корнеич разлил по стаканам для начала "Перцовку". Закуска была обычная - хлеб, колбаса, лук, кильки в томате.
– Как в раю, - блаженно заметил Корнеич.
– А ты там был?
– Да где мне...
– А хочешь туда?
– Да куда мне...
Мы выпили. "Перцовка" заклокотала в горле и обожгла внутренности.
– Дрянь какая, - сморщился я.
– Лопай, что дают, как писал Антон Павлович.
Я загрёб ложкой (вилок, естественно, не было) несколько килек и отправил их в рот. Закусил хлебом и луком. Немудрящая закуска доставила мне больше радости, чем все сегодняшние плоды всезнания.
– Наливай ещё, Корнеич, - велел я.
Корнеича не нужно было упрашивать дважды. Выпили по второй. На сей раз я закусил
– Здорово, - сказал я.
– Небось, вкуснее, чем Высший Разум?
– ехидно спросил Серёжка.
Я быстро проглотил последний кусок.
– Умеешь ты портить настроение, - сказал я, вставая.
– Ну, ладно, я пошёл.
– Ты погоди, а сундучок открыть?
– Вот сам и открывай.
– А тебе разве не интересно посмотреть, что в нём?
– Я и так знаю. И тебе уже говорил.
– Одно дело знать, что там золото, другое - запустить в него руку по локоть.
– Какое золото?
– хмельно насторожился Корнеич.
– Зубные коронки скифов, - огрызнулся Серёжка.
– Так как, Игорёк?
– Скучно всё это, - ответил я.
– А килька в томате - весело?
– Веселей.
– Вот и выходит, что ты со всем своим Космосом - обыкновенный алкаш. Вроде Корнеича. Кроме как выпить и закусить - ничего не надо.
– Может быть.
– Тогда хоть посмотри, как я окунаюсь по локоть в золото, каким нечистым алчным огнём горят мои глаза, плюнь, потому что тебе станет противно, развернись на каблуках и гордо удались.
– Заманчиво, - сказал я.
– Не, ну какое золото?
– всё приставал Корнеич.
– Слушай, Корнеич, - не выдержал Серёжка, - водка у тебя есть - ну, так сиди, пей и помалкивай.
Он взял со стола монтировку и, поднатужившись, вскрыл сундук. Заскрипели ржавые петли, хрустнул врезной замок. Крышка откинулась, и по сторожке запрыгали весёлыми бесенятами разноцветные зайчики преломлённого света. Корнеич привстал, вытянув бурую морщинистую шею, и тут же снова рухнул на стул.
– Спаси-помилуй, - пробормотал он.
Серёжка, хоть и был подготовлен к зрелищу, на несколько мгновений окаменел.
– И это всё... моё?
– осторожно спросил он.
– Во всяком случае, можешь распоряжаться этим барахлом, как хочешь. Хочешь - с Колькой поделись, хочешь - с Корнеичем, хочешь - сам всё сожри. Я вот только, с твоего позволения, десяток монет золотых возьму.
– Да-да, - залепетал Серёжка, - бери, конечно... сколько надо.
– Братишки, - снова влез Корнеич, - я что-то в толк... Что это? Откуда?
– Не волнуйся, Корнеич, - сказал Серёжка, - у тебя просто белая горячка. Вот мы сейчас уйдём, а ты сосчитай до десяти, выпей ещё, и все болезненные видения рассеются.
Серёжка захлопнул сундучок, подхватил его подмышку, и мы с ним вышли из сторожки. Уже отходя, я не удержался и заглянул в окошко. Корнеич сидел на том же месте, прилежно шевеля губами: "четыре... пять... шесть..."
– Игорёчек, - прошептал Серёжка, - ты точно больше не хочешь ничего... кроме этих десяти монет?