Серебряная тоска
Шрифт:
"Нет Высшего Разума, - подумал я в автобусе.
– Нет его, нет. Есть только тоска.
Но, уж её-то, в избытке. И вдохновения нет. Есть только тоска. Серебряная, как ночной, падающий снежок. Серебряная, как развевающий его ветер. Серебряная, как серебро. Как остывшее серебро. Поздравляю, Игорь, ты нашёл себя, ты - остывшее серебро. В кармане звонко хрустнули остывшие золотые монеты. Всё-таки серебро благородней золота, в который раз подумалось мне. Тут хрустнуло и серебро. Не в кармане. А где? В душе. Как напыщенно, Игорёк. Плевать - правда. Почему же сокровенная
Я вышел из автобуса.
– Где тебя носило?
– спросил Руслан.
– А "спасибо"?, - спросил я.
– За что "спасибо"?
– За зонтик. Который я так любезно оставил вахтёрше.
– А-а, извини, спасибо.
– И потом, что значит - носило? Сейчас ещё только десять.
– Ещё только, - сказал Руслан.
– А что?
– Ничего. Давай спать ложиться.
– Русланчик, а ты знаещь, что Высший Разум - это мираж?
– спросил я мрачно, раздеваясь и укладываясь.
– Спи.
И я, похоже, действительно уснул. Только всхлипнул напоследок: "Руслан, Руслан"
– и тут же замолк. Потому что это был уже не Руслан.
* * *
Данзас был ещё бледнее меня. Что не удивительно - в моих жилах течёт, всё-таки, африканская кровь. Он стоял столбом, а поскольку я в возбуждении наворачивал в ожидании поединка круги, скрипя снегом, мне казалось, будто он путается у меня под ногами.
– Вы можете постоять хоть секунду спокойно, - нервно сказал я.
Данзас как-то по-овечьи удивлённо посмотрел на меня. Можно было подумать, что он агнец которого ведут на закланье.
– Александр Сергеевич... Саша... Ещё не поздно... едемьте отсюда... я всё улажу, - бормотал он.
– Ах, извините, это, кажется, я суечусь под вашими ногами... Дайте пистолет.
– Пистолет? Да-да, держите...
– Он протянул мне пистолет, вцепившись в его рукоять мёртвой хваткой.
– Но, позвольте, милостивый государь, вы же не пускаете!
– А? Да-да...
Дантес и д`Аршиак весело переговаривались шагах в полусотни от нас.
– Дайте пистолет, - процедил сквозь зубы я.
– Держите.
– Данзас неожиданно сдался.
Лепаж наполнил мне ладонь какой-то вдруг тоскливой тяжестью. Я даже отшатнулся назад, и Данзасу пришлось поддержать меня под локоть.
– Саша, - снова сказал он.
– Выше голову, господин Данзас!
– полупрокричал я.
– Впереди - свет тьмы или тьма света!
Данзас поглядел на меня, как на безумца.
– Разве вы не понимаете?!
– вскричал вдруг он.
– Дерясь против вас, Дантес ставит под удар лишь себя. Дерясь против Дантеса, вы ставите под удар лучшее, что есть в России!
– Какие правильно-нудные слова, - вздохнул я.
– Господин Данзас, вы мне надоели.
Займите своё место секунданта подле господина д'Аршиака. Моё же место против господина Дантеса.
–
– крикнул Дантес.
– Мы готовы, - откликнулся я.
– Господин Данзас...
Данзас, втянув голову в плечи, направился навстречу д'Аршиаку. Они сошлись и встали рядом, как две фарфоровые статуэтки.
– Теперь и вы сходитесь, господа!
– весело крикнул д'Аршиак.
На внезапно ослабших ногах я сделал пару невнятных шагов навстречу Дантесу. Тот шёл вперёд уверенно, улыбаясь.
"Как странно, - подумал я, - вот сейчас выстрелишь человеку в голову, в грудь, в живот, и он замрёт, навеки неподвижный... И чего стоила перед этим вся моя ненависть к нему? Вся моя ревность, всё моё честолюбие? Плохи мы, хороши ли, но ведь наша жизнь такой неоценимый дар, что..." Тут живот мой пронзила такая адская, жгучая боль, что я упал на снег.
– Игорёк, Игорёк!
– кинулся Русланчик ко мне.
– Серёжка, ты что? Убил его?!
– кинулся Колька к Серёжке.
Слабо соображая, что делаю, я нажал курок так и не вывалившегося из рук пистолета. Серёжка схватился за руку. Колька как-то по-бабьи взвизгнул. Руслан отпрянул.
... Ну, конечно, я всегда шёл навстречу этой чёрной реке, в которой отражение снежных сугробов выглядит какой-то белой насмешкой над нею. Бросьте, бросьте, над собою. Вы-то, дорогие-белые, всего лишь отражение, а она, чёрная-текущая - реальна, её воду можно испить, можно после выплюнуть, и всё равно она будет реальна. Можете, если угодно, гордиться собою, будучи настоящими белыми сугробами, но не гордитесь своей белизною, будучи лишь отражением в чёрной реке... Больно-то как... Игорь, Игорь, как же?.. Серёжка, как рука?.. Интересно, куда впадает Чёрная Речка? Игорёшка, лучше б меня застрелили... Серёжка, Игорёшка, пацаны, вы что, с ума сошли? Коньяку хотите?
– Бросьте, господин д'Аршиак. И вы, господин Данзас. И вы, госпдин Дантес, тем более - бросьте. Я сейчас узнаю, куда ведёт Чёрная Речка. Чёрные воды, мягкие воды... Даром свободы есть бремя свободы. Всё.
Я пронёсся сквозь черноту необузданного космоса, влился во что-то синее, расплылся в чём-то золотом. Это золотое пожевало меня и выплюнуло. И я пулей влетел в серебро. В серебре этом на необъятном, похожем на облако, ковре сидел невысокого роста худощавый человек с чёрными бакенбардами, грозящими вырасти в седую бороду. Длинными ногтями пальцев он передвигал кусочки картонной мозаики и был настолько поглащён этим занятием, что не обращал внимания на виение вокруг него белых человекоподобных мух.
– Здравствуйте, - почему-то не смущаясь, сказал я - Чего?
– оторвался от своего занятия человек.
– Здравствуйте, - повторил я.
Человек взлохматил бакенбарды, поправил цилиндр на голове и окончательно взглянул на меня.
– Здравствуйте, - ответил он.
– Надеюсь, вы ко мне?
– Конечно, к Вам, - ответил я.
– Больше-то не к кому.
– Вот тут вы ошибаетесь. Ко мне вы всегда успеете. Впрочем, я вам рад.
Скучновато тут. Да и мухи заедают. Да не мне на них грешить. Небось, хотите порасспросить меня?