Серебряная тоска

Юдовский Михаил Борисович

– Хочу, - сказал я, - хочу гораздо большего. Но где ж его взять? Пока, Серый.

Когда будешь убивать меня, постарайся сделать это не больно.

Дождавшись автобуса, я сел по привычке у окна и поехал к отцу.

"Тоска какая, - думал я, глядя на заоконный пейзаж.
– Это не у Корнеича белая горячка, это у нас белая горячка, это нам привиделись эти камни, это золото и ВООБЩЕ. Это нам нужно до десяти считать, а потом выпить для храбрости всю оставшуюся водку и застрелиться. Для чего, спрашивается, нужен был этот Высший Разум? Чтоб пугать старушку-вахтёршу,

изумлять Кольку знанием, где у него спрятан коньяк, разоблачать Серёжкиного папу и отрывать какие-то дурацкие клады?

И вот это - Вселенная? Вот это - Бог? Вот это - ТО, ДЛЯ ЧЕГО? Это не Высший Разум, это какая-то тоска. Причём, отнюдь не серебряная. Предел мечтаний ростовщика, продажного журналиста-щелкопёра и теле-экстрасенса".

Я доехал до нужной мне остановки и вышел из автобуса. Уже успело стемнеть. По чавкающей слякоти я добрался до папиного барака-общежития и, преодолев унизительное сопротивление дверной пружины, ввалился в его тёплую вонь.

Папа встретил меня, как всегда, в валенках, сидя за застеленным газетой столом прямо на кровати и потягивая с прихлюпом чай из большой эмалированой кружки.

– Здравствуй, папа, - сказал я.
– Ну, как дела?

– Да как обычно, - вяло ответил отец. По его голосу трудно было понять, рад он меня видеть или нет.
– Проходи, садись. Чаю будешь?

– Чаю?
– переспросил я.
– Не знаю... Пожалуй...

Отец тяжеловато поднялся из-за стола, отдёрнул белую, слегка засиженную мухами занавесочку и взял с полки гранёный стакан.

– Второй кружки, извини, нет. Не держу. Не для кого. Из стакана будешь?

– Какая разница?
– пожал плечами я.
– Буду.

Отец заварил мне чай прямо в стакане. Чаинки медленно и скучно оседали на дно.

Отец неожиданно сделал таинственное лицо, показал, засучив рукав, пустую руку, с видом фокусника потянулся к оконной раме и достал из-за неё лимон.

– Красиво жить не запретишь, - сказал он.
– Давай я тебе отрежу.

Я, вообще-то, не очень любил чай с лимоном, но отец так очевидно гордился произведённым эффектом, что я не захотел разочаровывать его и кивнул. Отец резал лимон хлебным ножом-пилой. Кусок получился толстый и корявый. Он с шумом плюхнулся в мой стакан, измазавшись не до конца осевшими чаинками. Отрезав себе кусок поменьше, отец сунул остаток лимона назад за окно.

– А вот от тебя опять водкой воняет, - неожиданно заметил он.
– И что за радость?

– Никакой, - грустно согласился я.

– Так чего ж ты пьёшь?

– Ничего другого не остаётся.

– Как так?

– Да вот такая жизнь, папа.

– Какая такая?

– В том-то и дело, что никакая. Тяжёлая, одним словом. Озоновая дыра над Антарктидой, война на Ближнем Востоке, а Иди Амин, оказывается, вообще жён своих жрал.

– Тебе что, сынок, деньги нужны?

Где-то внутри я и расплакался и рассмеялся одновременно. Всё правильно, папа, - раз я к тебе пришёл, значит мне снова нужны деньги. Такой сыночек, как я, с иною целью не приходит.

– У нас как раз десять дней назад

получка была, - продолжал отец, - так что на червонец могу раскошелиться. А через недельку приходи за вторым.

– Спасибо, папа, - улыбнулся я, - но деньги мне не нужны. Скорее наоборот.

– Что наоборот?

Я молча достал из кармана десять золотых монет и положил их на стол.

– Что это?
– удивился отец.

– Возьми. Это тебе.

– Что это?
– повторил отец.

– Тут золота тысяч на двадцать будет, - объяснил я.
– А продать можно одному коллекционеру. Адрес я тебе дам. Или, если хочешь, могу сам к нему съездить, а тебе привезти деньги.

– Игорёк, ты слышал - я спросил что это?

– Говорю ж - золото, - вздохнул я.
– Клад мы нашли. С Серёжкой. Не краденное, не бойся. Возьми себе.

– Зачем?
– просто спросил отец.

– Ну, как, - устало сказал я, - всё ж ты мой отец. Выберешься из этой дыры, переедешь в какую-никакую приличную квартиру, заведёшь себе домашние тапочки вместо валенок, кота, телевизор купишь - я знаю что... Что захочешь, в общем.

– А зачем?
– снова спросил отец.

– Ну, пап, ты даёшь, - несколько нервно рассмеялся я.

– Максимум, что я даю, - спокойно ответил отец, - это тебе червонец в месяц. Вот что, Игорёк, забери-ка ты эти монеты.

– Но почему?
– спросил я, прекрасно зная, почему.

– Видишь ли, - начал отец, - во-первых, в валенках мне уютней и теплее, я ведь уже немолодой человек. А, во-вторых... Вот, чай у меня есть, лимон даже (отец по-прежнему гордился лимоном), хлеб есть, колбаска, картошку или, там, макароны всегда сварить могу. Иногда соседи по бараку зайдут с бутылочкой вина, а то и пива с рыбкой принесут. А чего мне ещё надо? Не хочу я менять свои маленькие радости на твои большие хлопоты. Так что монеты эти ты забери. И, если можешь, не обижайся на меня.

– По-моему, папа, ты познал Высший Разум, - сказал я, ничуть на него не обижаясь и стыдливо пряча монеты в карман.

– Не знаю, о чём ты толкуешь, но мне моя жизнь нравится. И менять я её не хочу.

– Ты счастлив, папа?
– неожиданно спросил я.

– Я доволен. А будешь почаще приходить - чайку там попить, поговорить ещё больше доволен буду. Намёк понял? С соседями своими тебя познакомлю.

– Намёк понял, - ответил я.
– Приходить буду. Ну, а с золотом этим что мне делать посоветуешь?

– А что я могу посоветовать? Матери, во всяком случае, не носи - не возьмёт, сам знаешь. У коллекционера своего на деньги обменяй. Друзьям раздай. Сдай в милицию. Или - Волгу знаешь? В неё кинь. И живи, как живёшь. Тебе же спокойнее будет.

– Я подумаю, папа, - сказал я, вставая.
– И обязательно сообщу тебе своё решение. Ну, спасибо тебе за чай... С лимоном.

– Постой, Игорёк, - остановил меня отец.
– Десятку-то возьми... на всякий случай.

Всё по той же чавкающей слякоти я шёл к атобусной остановке. В одном кармане у меня побрякивали золотые монеты, в другом шуршала папина десятка.