Серебряный волк
Шрифт:
— Вы просили о встрече с отцом Исидором?
— Да. — Я растираю ладонями лицо, встаю.
— Идемте.
Мы проходим через двор, и я невольно замедляю шаг, вслушиваясь в рокот прибоя. Каково это — быть запертым рядом с морем, видеть каждый день простор без края — и возвращаться в тесные стены? Я бы не смог. Никакая клятва не удержала бы меня… Нет, я бы просто не дал такой клятвы. Ох, дед…
Отец Исидор еще не стар, но по-стариковски щурится и моргает, и свет в его кабинете мягкий, приглушенный.
— О чем ты хотел говорить, сын мой?
— Об одном
Он не спешит читать. Отвечает неторопливым, тягучим голосом:
— Монах нашей обители не может вернуться в мир. Таков наш устав, сын мой.
— Но он может покинуть обитель, оставаясь человеком Господа, — возражаю я, припомнив наставления отца Готфрида. С аббатом Карелу повезло, я не встречал еще человека, способного так точно предвидеть острые точки переговоров… Что же там в Корварене? Не отвлекайся, Серый, одергиваю себя, в Корварене свои переговоры, а у тебя здесь свои.
А голос отца Исидора все тянется, обволакивает, убаюкивает…
— На это нужно особое соизволение, сын мой.
Серый, да встряхнись же!
— Оно есть, светлейший отец. В королевское предписание вложено решение Святого Суда, и оно заверено по всем правилам.
Отец Исидор неторопливо разворачивает свиток. Кивает задумчиво.
— Брат Покаяние, вот как… Хорошо, сын мой, я поговорю с ним.
— Я сам поговорю, светлейший отец. И если можно, прямо сейчас.
Отец Исидор хмурится… Похоже, я малость пережал.
— К чему такая спешка? Наша братия уже окончила вечерние труды, и сношения с миром прерваны до утра.
— Светлейший отец, я прошу вас сделать исключение.
— Чего ради? — Отец Исидор откидывается на спинку жесткого кресла и складывает руки на груди. — Скажи, сын мой, неужели молодой король намерен повторять ошибки своего отца? Я был о нем лучшего мнения. Здесь дом Господень, сын мой, и обитатели его служат Господу. Ты привез предписание — хорошо. Но больше тебе нечего здесь делать. Брат Покаяние способен принять решение и без твоей помощи.
А, будь он неладен! Надо было к Олли ехать и говорить с дедом там…
— Светлейший, — тихо говорю я, — недавно ко мне пришли плохие вести. У меня погиб отец.
— Соболезную, — приподнимает бровь отец Исидор.
— Тем дороже для меня возможность обрести деда. Понимаете, отец Исидор, временами мне не хватает поддержки, совета… пусть даже нарекания.
— Того, что может дать Церковь, — подсказывает отец Исидор.
— Того, что всего легче принимаешь от старшего в своей семье. Отец Исидор, у вас есть власть запретить мне увидеться с дедом. Но если вы воспользуетесь этой властью, вы поступите жестоко.
— Так брат Покаяние?.. — на сей раз отец Исидор удивляется неподдельно.
— Мой дед, — киваю я. — И то предписание, что я привез, дано королем по моей просьбе.
Некоторое время отец Исидор
— А кто та девица, что приехала с тобой, сын мой?
— Моя сестра. Отца убили на ее глазах… Я не решился оставить ее одну с таким грузом.
— Она нуждается в утешении?
— Я надеюсь, она его получит.
— Мне передали, — сообщает отец Исидор, — что она изъявила желание помолиться. Ее допустили в малую часовню. Возможно, сын мой, тебе стоило бы присоединиться к ней.
Я молчу. Невежливо, конечно… но этот, прости Господи, светлейший отец тоже не слишком вежлив. Или мы просто друг другу не понравились…
Отец Исидор звякает в колокольчик и приказывает заглянувшему в дверь монашку:
— Пришлешь ко мне брата Покаяние, потом отведешь сего юношу в приемную.
Монашек испаряется.
— Ты готов подождать, сын мой? — спрашивает отец Исидор.
— Да, — выдавливаю я. Понятно, что большего уже не добьюсь…
— Брат Покаяние выйдет к тебе. Возможно, он даже согласится оставить нашу обитель… на какое-то время. Но я прошу тебя помнить, что его место — здесь. Не склоняй его ко греху.
— Вы так говорите, светлейший отец, будто из нас двоих старший — я.
— В нем нет смирения, — качает головой отец Исидор. — Жизнь вне стен обители не пойдет ему на пользу. Я тревожусь за его душу.
— Моей сестре пятнадцать, — говорю я. — Может, она уж скоро замуж соберется. Но у нее никогда не было деда. А он… Наверное, он и не знает о том, что мы с ней есть на свете, ведь он и матушку нашу видел последний раз еще до ее замужества. Вряд ли его душу погубит наша любовь, светлейший отец. Как я помню, нас учили, что любовь спасает…
— Вас учили правильно. — Отец Исидор помаргивает и вздыхает. — Что ж, пусть будет, как судил Господь. Я не стану препятствовать… Иди, сын мой. Брат Служение отведет тебя.
Я оглядываюсь: давешний монашек, оказывается, уже торчит в дверях.
— Благодарю, отец Исидор, — прощаюсь я. И выхожу вслед за молчаливым братом Служение, с немалою досадой осознав, что дед войдет через ДРУГУЮ дверь — и я даже взглядом с ним встретиться не смогу…
Что ж, значит, придется ждать.
В приемной мрачно и холодно, единственный тусклый светильник едва теплится. И даже лавок нет, зато стены исписаны фресками, — жаль, видно плохо. Днем здесь, наверное, красиво и даже торжественно. А сейчас — потрескивает светильник, выхватывает из густой тьмы то край одеяния святого, то строгие глаза… Вот интересно, почему у них у всех глаза — строгие?
Я так и не понимаю, откуда появляется дед. Просто выходит из тьмы, на удивление бесшумно, и говорит с явственной усмешкой:
— Ну, здравствуй… внучек.
— Ты поедешь со мной? — прямо спрашиваю я. Почему-то невыносимым кажется каждый лишний миг неизвестности. — Пожалуйста. Ты нам нужен.
— Поеду, — так же прямо отвечает мой дед. И я думаю: жаль, что не успел он познакомиться с отцом! Они бы друг другу понравились.