Севастопольская страда (Часть 2)

Сергеев-Ценский Сергей Николаевич

– Нет, нет и тысячу раз нет!.. Войска надо беречь для будущего, говорил он Хрулеву.
– Вот погодите, получим сорок батальонов резерву из Южной армии, тогда может быть... Скверное, очень скверное наследство оставил мне мой предшественник! Гнусное наследство!

Он деятельно начал знакомиться с положением обороны, чуть только устроился кое-как в инженерном домике, на Северной, и все, что он находил и видел, казалось ему необдуманным, незрелым, испорченным, из рук вон плохим.

– Но, ваше сиятельство, позвольте доложить вам, что, имея в руках такой небольшой отряд, я

не могу обещать и крупных результатов вылазки, говорил ему обескураженный Хрулев; Горчаков же отзывался ему своей любимой фразой:

– Да вы не заставляйте только ваших солдат штурмовать небо! Только это, больше ничего! А для штурмов на земле у вас превосходные солдаты: я их знаю по Дунайской кампании. Вот, видите ли, в чем заключается первейшая разница между мной и князем Меншиковым: по его мнению, наш солдат вообще очень плох, а по-моему - он превосходен... Только не надо от него требовать того, что выше сил человеческих, а все остальное он сделает, и в успехе вылазки я уверен!

Вылазка назначена была в ночь на 11 марта, и войска собрались на подступах к Камчатскому люнету, чуть только стемнело, причем Камчатский полк был здесь весь в полном составе, под командой полковника Голева, но в дело шли только два батальона его, остальные же явились для земляных работ. Иеромонах Иоанникий был, конечно, тут же, в рядах полка. На нем была епитрахиль поверх рясы; крест накладного серебра он торжественно держал в руке, сетуя только на то, что тот очень легок.

– Пустой в середине! Дутый!
– гудел он, обращаясь к командиру первой роты, штабс-капитану Гречкареву.
– Таким француза как следует и благословить-то нельзя будет!

– А вам зачем же французов благословлять, батюшка?
– вполголоса увещевал его Гречкарев.
– В наступление идет наш батальон и третий, а вы со вторым и четвертым в резерве останетесь, - вам своих тяжело раненных благословлять после исповеди придется.

– Как это, чтобы я да в резерве остался!
– гудел Иоанникий.
– Я с вами пойду!

– Кто же вас возьмет с собою?

– А кто же посмеет меня оставить?.. Не возьмут, я и сам пойду!

– Куда же вы это пойдете? В какой колонне?

– Колонны тут ни при чем... Куда полк пойдет, туда и я!

– Командиру полка доложите в таком случае.

– А зачем это мне ему докладывать?

– Значит, вы дисциплины не знаете, батюшка!

– А вы меня не учите, - рычал Иоанникий.

– Бог с вами совсем, не мое дело... Только хоть потише говорите, пожалуйста!

Невдалеке от расположения первого батальона шли работы в траншее, полузасыпанной местами вследствие усиленной дневной канонады со стороны французов. Работами на этом участке руководил саперный прапорщик Бородатов: дня за два перед этим пришло, наконец, из Петербурга его производство.

Услышав знакомый уже ему густой рокочущий голос в стороне от себя, он пристальнее присмотрелся к темноте и разглядел гораздо повыше линии солдатских голов твердые очертания широкого черного клобука.

– Вот черт возьми! Опять тут этот пьяный монах!
– сказал он брезгливо, обращаясь к стоявшему рядом Вите Зарубину.
– Испортит он нам все дело!

–

Чем именно может он испортить?
– спросил Витя.

– А как же? У него ведь не голос, а какая-то труба иерихонская! Послушайте, Зарубин, я бы на вашем месте взял на себя смелость доложить о нем генералу Хрулеву.

– Хорошо, что же... Я и доложу, пожалуй, - не без некоторой важности ответил Витя.

Вместе с двумя другими, только пехотными, юнкерами Витя был взят Хрулевым к себе в ординарцы и теперь был послан им передать небольшое приказание саперным офицерам.

– А когда думают начать наступление?
– спросил его Бородатов.

– Да вот, когда зайдет луна... Я слышал, так говорили.

– Луна, кажется, не обещает этого так скоро... Она даже открывается, смотрите!

Действительно, луна, которая до этого была, казалось бы, очень добротно задернута густыми тучами, теперь вдруг начала пробиваться сквозь них и на глазах у Вити и Бородатова засияла наполовину.

– Ну, в таком случае я уж не знаю, когда пойдем мы, - почти сконфузился Витя.
– Только мне-то уж во всяком случае надо идти... Прощайте!

Эта луна!.. Ей не было никакого дела до того, что творилось там где-то, на маленьком клочке земли около Черного моря, а людям она неизменно мешала начинать ночные атаки и штурмы: колоть штыками и действовать прикладами, удобнее в сумраке.

В этот вечер ожидалось, что луна зайдет не раньше одиннадцати, но уже в начале девятого поднялась оживленная ружейная перестрелка впереди люнета: это французы предупредили Хрулева; они кинулись на русские ложементы и выбили из них стрелков. Тогда первому батальону камчатцев приказал Хрулев в свою очередь выбить из ложементов французов и идти дальше, а в поддержку первому батальону был пущен третий.

Так завязалось это дело, очень кровавое и памятное для русских и интервентов. Кроме Камчатского полка, в распоряжении Хрулева был Днепровский полк трехбатальонного состава, и командиру его, полковнику Радомскому, поручен был левый фланг атаки, как Голеву с его камчатцами правый. Батальон матросов поставлен был в резерве, чтобы после удачной атаки повернуть в сторону французов их же ложементы и засыпать траншеи.

Ровно в девять по сигнальной ракете начали наступать с двух сторон камчатцы и днепровцы. В русских ложементах хозяйничал в это время батальон зуавов. Его прикрытие встретило ротные колонны камчатцев залпами в упор. Этот штуцерный огонь был такой силы, что в две-три минуты начисто скосил передние ряды наступавших...

– Вот так строчит, проклятый!
– удивлялись камчатцы, переступая через тела упавших или обходя их и снова строясь на ходу в тесные ряды.

Они шли ускоренным шагом и без выстрела; потом по команде бросились вперед, и зуавы бежали из ложементов, захваченных ранее, прямо в траншеи.

Но траншеи полны были французов, приготовленных в свою очередь для атаки именно в эту ночь Камчатского люнета. Траншеи опустели быстро; батальоны французов встретили натиск русских, и рукопашная схватка разгорелась при полном свете луны, дававшем редкую для ночного боя возможность четко отличать своих от чужих.