Север и Юг. Великая сага. Компиляция. Книги 1-3
Шрифт:
Толстяк вошел в дверь с табличкой «СЛУЖЕБНЫЙ ВХОД», что-то прокричал уже внутри, потом снова вышел и начал стаскивать доски из телеги. Выражение лица при этом у него было такое, словно он ненавидел не только свою работу, но и весь мир.
Из театра вышел черный кот и подошел к лошади. Та тихонько заржала и сделала шаг в сторону. Кот выгнул спину и зашипел. Лошадь попятилась, заржала громче и дернулась в сторону мостовой, чуть не столкнувшись с бело-зеленым гостиничным омнибусом, который вез с набережной пассажиров и багаж. Один из пассажиров потянулся, чтобы отогнать лошадь. Она снова попятилась.
Когда
– Чертова тварь! – Он ударил ее еще и еще раз.
Наблюдая за ним, Чарльз все больше и больше хмурился. Лошадь попыталась укусить своего мучителя. Тогда возничий сунул руку под сиденье, достал кнут и стал бить старую животину по шее, по спине, по ногам, куда придется.
Чарльз оставил пегого у коновязи и бросился через улицу, уворачиваясь от проезжавших по мостовой верховых и повозок. Возничий продолжал исступленно размахивать кнутом:
– Я тебе покажу, как кусаться, тупица хренова!
Какой-то джентльмен, проходивший мимо с дамой, сделал ему замечание, попросив быть аккуратнее в выражениях. Возничий тут же развернулся и замахнулся на него уже окровавленным кнутом. Прохожий поспешил увести свою спутницу.
Ослабевшая лошадь попыталась встать на дыбы, чем только рассмешила своего мучителя. Он еще раз хлестнул ее.
– Ударишь снова – получишь пулю между глаз.
Возничий обернулся и увидел Чарльза, который стоял неподалеку на тротуаре, направив на него кольт; лицо его было багровым от гнева. Красные следы от кнута на теле лошади взбесили его, сердце колотилось так, что гремело в ушах.
– Это моя лошадь, ясно?! – крикнул возничий.
– Это беззащитное животное. Вымещай свои беды на людях!
Слева от Чарльза, в дверях театра, показалась женщина:
– Что здесь происходит?
Чарльз неосторожно посмотрел на нее, и возничий тут же ударил его кнутом по плечу.
Чарльз пошатнулся. Возничий выбил кольт из его руки. И тогда в голове Чарльза что-то взорвалось.
Он вырвал у толстяка уже занесенный кнут и отшвырнул его, а потом прыгнул на мерзавца, повалив того на дощатый тротуар. Его правая рука, не останавливаясь, двигалась вперед-назад. Кто-то из сразу собравшейся рядом толпы схватил его за плечи:
– Прекратите! Остановитесь немедленно!
Чарльз продолжал наносить удары.
– Прекратите! Вы же его убьете!
Двое мужчин наконец оттащили Чарльза. Когда красная пелена перед его глазами рассеялась, он увидел разбитое лицо возничего, лежащего на спине.
– Разгружайся-ка ты побыстрее, дядя, и мотай отсюда, – сказал кто-то из толпы.
Чарльз достал из заднего кармана синий платок и бросил возничему, тот со злостью отшвырнул его и грязно выругался. Потом с трудом встал и начал стаскивать доски с телеги, косясь уже заплывающим глазом на Чарльза, который сгибал и разгибал ноющую правую руку.
– Довольно суровое наказание за то, что лошадь отхлестал, – заметил один из зевак.
– Он напал на меня, – ответил Чарльз и смотрел на любопытного тяжелым взглядом, пока тот не отошел, что-то пробурчав.
– Артур, – сказала женщина кому-то внутри театра, – помоги, пожалуйста, разгрузить доски.
Чарльз повернулся к ней, совершенно
– Этот бродячий кот напугал лошадь, – сказал Чарльз. – С него все и началось. – Он вдруг вспомнил о хороших манерах и сорвал с головы старую соломенную шляпу.
– Просперо не бродяга. Он живет в театре. – Молодая женщина показала на вывеску на здании. – Я миссис Паркер.
– Чарльз Мэйн, мэм. Поверьте, обычно я так себя не веду, но, когда вижу, как кто-то жестоко обращается с лошадьми, не могу сдержаться.
Широкоплечий негр помог возничему занести доски внутрь. Трудно было сказать, отчего тот помрачнел еще больше – из-за побоев или из-за того, что ему приходилось работать с чернокожим.
– Думаю, этот недостаток можно простить, – сказала миссис Паркер.
Чарльз кивнул и снова надел шляпу, уже собираясь уйти.
– Если хотите помыть руки, у нас в гримерке есть вода, – добавила она.
Наклонившись, чтобы поднять револьвер, Чарльз только тогда заметил, что руки у него испачканы кровью. И хотя все его нутро сопротивлялось тому, чтобы принять даже случайное проявление доброты от женщины, он все же ответил:
– Да, спасибо.
Они вошли в полутемное пространство за кулисами. Со сцены, залитой светом, к ним тут же направился дородный мужчина довольно странного вида. Он двигался согнувшись и как бы боком, к спине его была привязана большая подушка, напоминавшая горб, руки безвольно висели вдоль тела, раскачиваясь, словно маятники, а из уголка рта торчал язык. Подойдя к ним, он вдруг мгновенно выпрямился:
– Уилла, ну как я могу сосредоточиться на зиме моих смут [103] , когда разные бездельники устраивают дебош у моего порога?
– Это никакой не дебош, Сэм, а просто маленькое недоразумение. Мистер Мэйн, разрешите представить вам: мой партнер мистер Сэмюэль Трамп. – Она показала на подушку. – Мы репетируем «Ричарда Третьего».
Чарльз подумал, что это, наверное, пьеса Шекспира, но не стал уточнять, боясь обнаружить свое невежество.
– Я имею честь обращаться к своему коллеге-актеру? – спросил Трамп.
103
«Итак, преобразило солнце Йорка в благое лето зиму наших смут» – первые строки трагедии У. Шекспира «Ричард III». Перевод М. Донского.
– Нет, сэр. Я коммерсант. – Чарльзу самому было немного странно называть себя так.
– Вы торгуете с индейцами? – спросила девушка, и Чарльз подтвердил. – А говорите как южанин, – продолжила она. – Вы служили в то время, которое теперь называют недавним недоразумением?
– Да. Я из Южной Каролины. Все четыре года прослужил в кавалерии генерала Уэйда Хэмптона.
– Вам повезло, что выбрались целым и невредимым, – заявил Трамп.
Чарльз подумал, что опровергать такое глупое замечание бессмысленно, и промолчал.