Северная Аврора
Шрифт:
Как искусный и опытный интриган, Семенковский никого не посвящал в свои планы. Он считал, что ни с кем, даже с теми людьми, которым помогаешь, нельзя быть откровенным до конца. Ведь впоследствии эти люди могут оказаться врагами. Лучше всего никого не подпускать к себе близко и со всеми держаться на определенной дистанции. Таково было отношение Семенковского к людям. Он верил только себе и поэтому действовал втихомолку.
Семенковский жил в маленьком салон-вагоне, стоявшем на запасных путях. Войдя в салон, Фролов услышал хриплое шипение граммофона (пела Вяльцева: "Захочу - полюблю").
Семенковский сидел за столом. Его черная кожаная куртка распахнулась, ворот гимнастерки был расстегнут. Напротив сидел какой-то военный, тоже в куртке и в кожаных рейтузах, внизу затянутых крагами. Увидев Фролова, он сразу поднялся и вышел.
Семенковский был небрит, беспрерывно щурил красные, опухшие глаза и поглаживал щеку, будто у него болели зубы.
– Ну, военком...
– сказал он Фролову.
– Завтра поедешь один! Я считаю...
– То есть как это один?
– недоумевая, перебил его Фролов.
– Почему один? Завтра утром прибывает сюда весь мой отряд.
– Мы приостановим отправку!
– Семенковский зевнул.
– Прости, пожалуйста, всю ночь не спал. Переброски запрещены, так же как и отпуска... Ситуация на фронте сильно изменилась. Не на Двине только, а вообще (он повысил голос). Товарищ Сергунько пусть останется в Ческой, поскольку он там... Не возражаешь? А Драницын пусть едет с тобой.
– Но со мной здесь бойцы...
– Это мелочь, пусть едут!.. Поскольку все равно уже откомандированы. Главное, чтобы после приказа не перебрасывали народ, понимаешь...
– Ничего не понимаю, - признался Фролов.
– Что тут понимать? Усложнилась обстановка. Острое положеньице! И еще вот какое дело...
– снова протянул он, точно не решаясь сказать все сразу. Тут один товарищ из Котласа отказался... Говорит: я кавалерист! А мы предлагали ему выехать на Двину вместо Павлина...
– Вместо Павлина?
– переспросил комиссар, чувствуя, что кровь бросилась ему в лицо.
– А что? Павлин, по-твоему, незаменим? Гордость фронта?
– Семенковский иронически усмехнулся. Он решил рассказать о жалобе на Павлина, но тут же раздумал.
– Штаб выдвигает твою кандидатуру на пост комиссара всего Северодвинского участка в целом и бригады в частности. Твоя кандидатура расценивается очень высоко... Видишь, какая ситуация... Тебе поручается навести порядок на Двине. Я вспомнил, что в Питере ты просился на воду. Изволь! Комиссарствуй по-флотски. Но тебе нужен другой командир бригады. Оставлять Виноградова на посту командира бригады нецелесообразно. Да ведь он и числился временно исполняющим обязанности... Опрометчив! Бросается куда попало... А мы ограничены в средствах.
– Значит, надо их найти, - попробовал возразить Фролов, инстинктивно чувствуя, что за всем этим кроется нечто совсем иное.
– Ну, а что же ты думаешь, мы их не ищем?
– Но ведь есть директива Ленина... Там говорится о полной отдаче всех сил!
– снова возразил Фролов.
– Ты что?
– прервал его Семенковский.
– За детей нас принимаешь? Мы,
Комиссар замолчал.
Семенковский достал из портфеля бумагу и подал ее комиссару. Это было предписание, в котором Павлин Виноградов извещался, что "просьба его о кратковременном отпуске уважена".
– Но ведь отпуска сейчас запрещены, - сказал Фролов, прочитав бумагу еще, недоумевая.
– Для Виноградова мы сделаем исключение. Ольхин согласен... многозначительно проговорил Семенковский.
Ольхин, уполномоченный Совета Народных Комиссаров, был одним из руководящих работников Вологды. Военные дела этого фронта также находились в его ведении.
Фролов пристально посмотрел на Семенковского. "А не врешь ли?
– подумал он.
– Если Ольхин и согласен, так только потому, что ты его обманул... Неужели обманул? Неужели ты не хочешь, чтобы Виноградов был на Двине?".
– Все?
– спросил он Семенковского.
– Все!
– ответил тот.
– Командиром бригады пока назначим Драницына. Это тебя устраивает?
– Драницына? После Виноградова?.. Нет!
– Даже временно?
– Никак! Категорически возражаю, - объявил Фролов, уже разгорячившись.
– Разрешите мне лично доложить об этом товарищу Ольхину.
– Ну, голубь...
– Семенковский опять усмехнулся.
– Докладываю я, а не ты... И вот что, изволь-ка подчиняться моим приказаниям.
– Извольте и вы доложить Реввоенсовету армии и товарищу Ольхину! запальчиво крикнул Фролов.
– Я считаю, что Драницын не может быть командиром бригады. Это раз. А Виноградова увольнять в отпуск сейчас нельзя. Это два.
Семенковский метнул взгляд на Фролова, и на этот раз комиссар прочитал в его глазах не только досаду, но злость и даже бешенство.
– Хорошо... Будет доложено, - сухо сказал он.
– Временно возьмешь командование на себя. Обо всем остальном дополнительно получишь телеграфное приказание. Драницын назначается начальником штаба.
Они распрощались. Фролов покинул салон-вагон с чувством не только душевной, но и физической антипатии, которую он и раньше испытывал к Семенковскому. "Так и знал, что случится неприятность", - думал комиссар, на все лады ругая Семенковского.
По пути он решил заехать в штаб, задержался там, разговаривая с дежурным адъютантом о предстоящем рейде, и только в середине ночи прибыл на пристань. На пароходе все, кроме караульных, спали. Комиссар не стал будить сладко храпевшего Андрея, лег на соседнюю койку, но никак не мог заснуть. Мысли его невольно возвращались к разговору с Семенковским.
"Как же это так? Приехать к товарищу и сказать: катись, я тебя сменяю! А за что? Наверняка Семенковский крутит. А если правда? Если Виноградов в самом деле поступает не так, как нужно? Может быть, он действительно не справляется?"
Фролов знал Павлина только понаслышке. Большинство штабных работников высоко оценивали результаты первых боев Павлина на Двине. Фролов верил этому единодушному мнению своих товарищей и руководствовался только им.
Но смутное беспокойство, охватившее его, все-таки не проходило. С этим чувством он и уснул.