Северная Аврора

Никитин Николай Николаевич

Девица красная, Ольга Владимировна.

Павлин пел и смеялся. В эту минуту ему казалось, что он не в каюте, не на "Желябове", а в родном селе, в избе у бабки и деда. Изба теплая, воздух в ней пахнет хлебом. Он, еще совсем молодой парень, приехал с питерского завода на побывку. Ночь под праздник. Рождество, что ли... Шумит большое торговое село Заянье с тремя церквами, лавками и ярко освещенными кабаками. Улицы покрыты чистым, голубоватым снегом. Постреливают от мороза кружевные заиндевелые деревья. Он сидит в избе, девушки

поют "величанье"... Тут же будущая его невеста, тогда еще совсем маленькая девочка, Олюшка.

Появление Валерия и Андрея отвлекло Павлина от воспоминаний.

– В разведку, друзья, идете?
– обратился он к ним.
– Хорошее дело! Ну, садитесь. Налейте-ка им по стаканчику.

Он усадил молодых людей рядом с собой.

В каюте было дымно от махорки и очень шумно. Бронников и Жилин сидели рядом на койке. Бронников горячо говорил о том, что русский флот должен быть самым сильным в мире:

– Это не мечта, а необходимость. И это будет, товарищи! Мы будем строить, строить, строить... Базы, корабли! Порты, крепости!

Чернобородый Жилин глядел на него сияющими глазами.

Валерий, не спуская глаз, смотрел на командира бригады. Оттого, что он сидел рядом с Виноградовым, к которому так мечтал попасть, им внезапно овладело смущение. Он не мог выдавить из себя ни слова. Это было так непривычно ему самому, что он с каждой минутой смущался все больше. Попытавшись что-то сказать, Валерий запутался и мучительно покраснел. Павлин улыбнулся и дружески похлопал его по плечу. Тогда, обозлившись на себя, Валерий отошел в сторону.

Павлин обратился к Андрею:

– Я слышал, что ты математик... Мне Павел Игнатьевич говорил! Только что-то непохоже! Я скорей бы подумал, что ты изучаешь словесные или исторические науки! Или пишешь стихи. Да, именно, стихи!

– Высшая математика, товарищ Виноградов, это и есть поэзия... Да еще какая!

– Вот как! А мне математика всегда казалась самой сухой наукой.

– Это неверно!
– пылко воскликнул Андрей.
– Чтобы стать подлинным математиком, необходимо быть поэтом... Вот академик Чебышев... Какой страстный, поэтический характер! А Софья Ковалевская? Ее даже называли "принцессой науки". Настоящему математику необходимы и темперамент и фантазия. Математика и поэзия - родные сестры.

В каждой интонации Андрея Павлин чувствовал ту же пылкую юность, которую он так любил в недавно погибшем Иване Черкизове.

Увлекшись разговором, они не заметили, что остались одни.

– Скажи, Андрей, - спросил Павлин, - зачем ты пошел в Красную Армию?

– Я не в армию пошел, а в революцию.

– Понятно... Но объясни, почему?

– Долго говорить. Вкратце?..
– Андрей задумался.
– Ну, вкратце: была та война. Меня не взяли: забракован был. Товарищи ушли. Народу все-таки пришлось воевать. Воевал народ. Большевики тогда за поражение были. А мне хотелось на войну. Я честно говорю...

–

Конечно... Иначе и не стоит.

– Мне хотелось идти не для победы царского режима. Не за царя! Нет! Мне просто думалось: если народ страдает, почему же я хожу по Невскому проспекту? Я хотел идти на фронт. Это было тогда. А теперь было бы просто дико не пойти. Наступила самая грандиозная в мире, действительно великая революция... Я не мог быть от нее в стороне. Не мог! И не хотел!

– Наука для революции тоже необходима, - задумчиво сказал Павлин.
– Ты занимался в университете прошлой зимой?

– Занимался.

– Чем?

– Некоторыми работами по математике в связи с баллистикой... Ну, и, конечно, моими любимыми дифференциальными уравнениями. Но чувствовал я себя ужасно. Места не находил. Не из-за голода, конечно...

– Из-за чего же?

– Человек не может быть счастлив в одиночку. А я был одинок. Как бесконечно малая среди миллионов. Да еще такая бесконечно малая, которая никак не связана с бесконечно великими событиями...

– Так... Понятно...
– Павлин взглянул на Латкина.
– А ты не думал о том, что надо строить новый университет, советский? Кто будет его строить?

– Да, строить надо, - тихо сказал Андрей.
– Но это уже будет потом. А сейчас...
– Андрей встал и посмотрел на часы.
– А сейчас мне пора идти... Скоро в разведку. Сейчас надо драться, чтобы потом строить новый, советский университет. Разрешите идти?

Павлин подошел к Андрею и, притянув к себе, крепко сжал его узкие плечи.

– Иди. Только будь осторожен, - сказал он совсем по-отечески.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Андрея и Валерия провожали в разведку темной ночью. Вместе с ними в качестве проводника отправлялся Тихон Нестеров. Старик запряг лошадей и ждал разведчиков возле школы.

Впереди всех шагал Андрей. За ним шли Виноградов с Валерием и Фролов с начальником разведки Воробьевым. Воробьев нес фонарь.

– Все надо предусмотреть... Понимаешь, Валерий?
– говорил комбриг.
– Я затем тебя и посылаю, чтобы ты предварительно ознакомился с местностью. Завтра уже будет некогда. Чтобы все было обеспечено, понял? Чтобы потом на ходу ничего не решать.

Догнав Латкина, Фролов спросил его о листовках.

– Здесь, в сапогах, - сказал Андрей, похлопав себя по голенищам.

– Передай Флегонтову, чтобы не мариновал... Чтоб сегодня же ночью распространил... Через надежных людей... Понятно?

– Понятно.

– Без точных сведений об артиллерии противника не возвращайтесь. Если надо будет, задержитесь, но сведения достаньте.

– Ясно, товарищ комиссар.

Они подошли к школе, возле которой стояла телега. Тут же маячили фигуры трех стрелков, которые должны были сопровождать разведчиков.

– Товарищ Нестеров?
– сказал Павлин, увидев Тихона и протягивая ему руку.
– Ну, как вам, не тяжело с нами?