Северные архивы. Роман. С фр.
Шрифт:
бы не сглазить друг друга. Когда в конце вечера
мы встречались, ее сумочка бывала полна луидо
рами. Она всегда выигрывала. П о з ж е я узнал, что
она покидала казино и направлялась в ближай
шую гостиницу с неизвестным, который и платил
ей. «Все женщины лгут, — добавлял он, опромет
чиво обобщая по привычке, — нет никакой воз
можности читать в их глазах».
Что касается Берты и Габриель, о которых он
упоминал только
одной из историй, переданных мною выше, он до
вольствовался тем, что отмечал их врожденную
элегантность (на слово «красота» он был скуп),
мягкую походку и достоинства амазонок. Ничего
более. Но и когда речь заходила о моей матери,
облик которой в моем присутствии он мог бы по
пытаться обрисовать более подробно, Мишель бы
вал столь же немногословен. У него не было в
привычке с грустью вспоминать об ушедших. В па
мяти его сохранился незабвенный образ лишь од
ной женщины, которую он полюбит и потеряет,
когда я буду ребенком, она предстанет как жиз
ненный образец. Но до этого еще далеко.
С моей стороны было бы ошибкой пытаться,
быть может неосознанно, оживить сюжет, оты
скивая в поведении Мишеля до 1900 года момен
ты беспокойства, минуты печали. На первый
взгляд у него, любителя наслаждений, их не было.
357
И тем не менее есть кое-какие признаки, позво
ляющие думать иначе. Восторг, вызванный Рос
сией, аналогичный потрясению, которое пережил
Рильке, посетивший славянскую землю несколь
кими годами позже, заставляет предположить, что
в Мишеле жила неудовлетворенность, которую он
сам осознал, лишь расставшись с давно привычны
ми местами, где царила рутина. Еще более красно
речивыми являются названия яхт, на которых он
совершал морские прогулки. Первое название —
«Пери», кажется, навеяно фальшивым ориента
лизмом в музыке той эпохи, каким-нибудь Массне
или Лео Делибом или, скорее, одой молодого Гю
го. Точно так же в названии яхты, купленной по
з ж е для моей матери — «Валькирия», —
отразилась всего лишь тогдашняя мода на Вагнера.
Но имя второй яхты, «Бэнши», отправившейся в
долгое плавание по Северному морю с Бертой и
Габриель на борту, заставляет задуматься. Ми
шель, разумеется, слышал в Англии о феях, похо
жих на призрачных старух, в Ирландии они плачут
на пороге дома, где кто-то должен умереть.
Странно, если не сказать больше, что он дал имя
одной из этих мрачных провозвестниц
хрупкому предмету, как прогулочная яхта, всегда
подвергающемуся опасности.
Но из всех скупых свидетельств самыми не
опровержимыми, как всегда, становятся фото
графии. От тех лет у меня их всего две. Они
служат противоядием против пикантности и не
пристойности, отличавших щеголей и щеголих
конца века и так досадно проявлявшихся у жен-
358
щин в первых романах Колетт * и у поддельных
девушек Пруста *, в наигранной романтичности
герцогини Германтской и издевательской сухо
сти ее кузины Орианы. Мишель и обе сестры,
принятые в лучшем обществе, светские люди,
должны были сохранить в себе этот дух време
ни, но на фотографиях его нет и следа. Портре
та Габриель у меня нет: ее очарование и
веселость исчезли навсегда. Берте на фотогра
фии около тридцати: в закрытом платье, облега
ющем ее словно перчатка, прямая стройная
женщина напоминает скорее королев на церков
ных порталах, нежели гурий 90-х годов прошло
го века. Красивая крепкая рука умеет держать
поводья. Завитые по моде волосы обрамляют ли
цо, темные глаза смотрят перед собой, а может,
и не смотрят, а мечтают. На нежных, словно
роза, губах ни тени улыбки. Фотография, на
обороте которой написано: «Мишель в возрасте
тридцати семи лет» — тоже поражает. Он вы
глядит очень молодо, и в нем совершенно не
чувствуется мощи и энергии, которыми отмече
ны его портреты в зрелом возрасте. Он находит
ся еще в стадии слабости, той слабости, которая
у многих молодых людей непонятным образом
предшествует силе и подготавливает ее. Вместе
с тем это не портрет гуляки, усердно посещаю
щего всякие модные места. Взгляд его мечтате
лен, в длинных пальцах, украшенных перстнем с
печаткой, он держит сигарету, и рука, кажется,
тоже мечтает. Лицо и тело излучают необъясни
мые меланхолию и неуверенность. Это портрет
359
либо Сен-Лу в ту пору, когда он беспокоится
еще о Рашели, либо господина д'Амеркёра.
Мне казалось, что от этих лет не осталось ни
чего, написанного самим Мишелем, что помогло
бы нам понять его. Я ошибалась: на сгибе левой
руки у локтя он вытатуировал шесть букв, надпись
сделана, в о з м о ж н о , еще до свадьбы с Бертой: