Sex под запретом
Шрифт:
– Шизофреник с раздвоением личности, — подцепив самое любимое и дорогое платье Калининой, вышвыриваю его в окно.
– Дебилка! Я за него знаешь, сколько денег отвалила! – лупит по моим перепонкам визг.
– Знаю, а за этот топ ещё больше, — со злой усмешкой, вынимаю бирюзовый лоскуток. Держу на вытянутой руке за пределами комнаты.
Ей ничего не остаётся, как ломануться спасать своё барахло. Она бежит из квартиры, словно таракан, тот, которого опрыскали ядовитым средством, чем я и пользуюсь, испытывая опустошающее удовлетворение.
Я очень хочу лечь, свернуться в комочек и покатиться на дно депрессии, но зачем. Разрыв оказался болезненным, но не смертельным. Не нужно жаловаться на судьбу и гневить бога. А страдать…
Страдать некогда, есть много существенного, чем можно заняться. Разместить пост и попросить репосты по друзьям, чтобы найти приличную квартирантку за чисто символическую плату. Обработать фотографии и раскидать их по форумам и журналам. Накопить денег и отправить родителей с санаторий, а до этого времени кинуть клич среди неравнодушных волонтёров, чтобы за время отсутствия мамы и папы, кто-то присмотрел за питомником.
Из всего намеченного, справляюсь только с объявлением. Да и оно написано коряво и не лаконично.
В дверь звонят и долбятся. Долбятся и звонят, совсем не соображая, что живое общение не входит в мои ближайшие планы. И явно напрашиваясь, стать третьим мной обиженным.
В глазок не смотрю, надеясь, что это будет маньячина и его можно прибить, не испытав ни малейших мук совести.
За дверью ну почти он. Претендент на грех за убийство, взятый мной на душу.
Сияющая и побитая физиономия Орловского.
– О, боже, Лекс. Ветер сменился. Тебе с попутным в другую сторону, — устало вздыхаю.
– Мне Калинина звонила, просилась пожить несколько дней, — такая себе новость, не особо важная.
– М-м-м, — издаю задумчиво, не найдя что ему ответить, но всё же договариваю честно, — Не пускай её, потом не отвяжешься.
– Светка - не ты, за ней подглядывать в душе неинтересно, — отшучивается, прислоняясь к косяку. Склоняет голову, вглядываясь в меня исподлобья.
– Орловский, заканчивай, а то прысну в тебя перцовым баллончиком. Зачем пришёл? – спрашиваю недружелюбно и не допускаю попыток ворваться в мой тоскливый терем.
– Хотел тебя увидеть,— заявляет прямёхонько, — Что мне ещё остаётся. Смотреть на тебя издалека и кусать локти.
– Мы на парах виделись, — стряхиваю его пальцы, порывающиеся намотать, выбившуюся из моего хвостика пружинку.
– Борзик, мне херово без тебя, — выдаёт неожиданно, страдальчески поскрипывая голосом.
– Ничем не могу помочь. У самой настроения по нулям, — напрягаюсь, когда он это говорит.
Чертовщина какая-то творится последнее время, ей-богу.
– Не буду спрашивать, кто в этом виноват. Мне всё понятно, — заметно оживляется, растягиваясь в странно довольной
– Что понятно, Лекс?
– Тебе красное или белое? – не дожидаясь моего ответа, срывается вниз по лестнице.
– Лекс! – зову его, чтобы остановить.
– Вернусь через двадцать минут. Не закрывайся, иначе под окнами буду орать, как мартовский кот, — Орловский выпаливает это, задержавшись за перила.
Я стыну в нерешительности. Моральное истощение сказывается не лучшим образом, блокируя все разумные опровержения…
***********
Просыпаюсь на утро, как в самой банальной комедии после убойного девичника. Голова налита свинцовой тяжестью и не поднимается с подушки. Ресницы слиплись. Язык присох к нёбу, но это не самое тревожное в моём пробуждении.
Грудь бессовестно тискает мужская рука. Она по ощущениям больше и грубее, чем стандартная женская. И это ещё не всё.
В мой копчик упирается внушительный половой орган. Он без трусов. Тот, кто лежит позади меня совершенно и неприемлемо голый.
– Орловский, ты..ты..какого фига? – хрипло вскрикиваю, подпрыгнув на кровати и натянув одеяло до подбородка.
– Борзик, ты чего всполошилась? – с недоумением на меня таращится полусонным нахальным взглядом.
Мы же не..
Мы не могли с ним переспать! Не могли!
Вернее, я не могла. Он-то мог.
– Скажи, что мы не переспали, — хватаюсь за голову, якобы это мне поможет восполнить пробелы вчерашнего вечера.
Он голый не просто так. Я…
Заглядываю под одеяло. На мне трусики, а верха нет. Прослеживаю за движением его глаз. Ошалев и стремительно бледнея. Под кроватью валяются три использованных презерватива. Жмурюсь и нервно отчитываю в обратном порядке от ста до двадцати. Вдруг, я продолжаю спать. Вдруг, открою глаза и мне развидится этот кошмар.
– Сейчас ты начнёшь притворяться, что ничего не помнишь. Круто, Борзик, — слышу обвинительные нотки парня. Смотрит на меня несколько удивлённо, а потом пересаживается на край, натягивая трусы.
Матерь Божья!
У него вся спина исполосована ногтями. Скажите, прошу! Нет, умоляю! Скажите, что это не я расцарапала Лекса!
= 40 =
Прислонившись пылающим лбом к зеркалу в ванной, всё же надеюсь, хотя бы обрывками вернуть себе память. Она не может настолько заглючить. Ну, не может.
Я дожилась до того, что под пьяную лавочку сплю с кем попало.
С Амином —это совсем другое. С Амином всё было естественно и по моему желанию, не важно как, но жалеть мне не о чем.
С Орловским, даже ради утешения и перекодировки, я бы не пересилила себя. Мой мозг не видит его привлекательным, а тело не хочет.
Как тогда объяснить три презерватива и расцарапанную спину?
Его возбужденный инструмент замёрз в ожидании контакта и Лекс надел на член чехольчик. Трижды, что уже не срастается.