Sex под запретом
Шрифт:
Дожидаясь заказ, оттираю перед зеркалом помаду и блеск от лица, потом ищу укромный уголок в фойе и натыкаюсь на массажные кресла. Достаю телефон для оплаты короткого сеанса расслабления зажатых нервяком мышц, как перед глазами проносятся они.
Шариковая ручка и блокнот с эмблемой нашего ТГУ. Девчонки одетые как письменные принадлежности спорят и пихаются, доходя до столика, сиротливо примостившегося в углу.
Забавная парочка. Увлекаюсь слежкой и забываю про массажное кресло.
Блокнот в очках поворачивается ко мне, зацепив стопку
– Приходите к нам в университет на ознакомительную экскурсию, — монотонно заводит шарманку.
Честное слово, ржать по - конски - я не планировал, оно случается самопроизвольно. Проштрафились девчонки по-крупному, раз их подписали позориться, можно сказать, на весь город.
Шариковая ручка стаскивает свой чехол, выпуская на волю золотистые кудри. По очертаниям фигуры мигом признаю ту, что уже побывала в моих руках и смех превращается в кашель. Роняю челюсть.
Вот у этих родителей она от меня морозится.
Лия, твою мать, блять, оборачивается, но с ходу решает шмыгнуть к вазонам с пальмами.
Срываюсь с точки опоры за ней, сука, раздув все паруса.
= 36 =
Трек к главе - NEMIGA(Белым)
Наш ректор самый гуманный ректор в мире. Он не отчислил никого из провинившихся и не лишил стипендии, а принудил к исправительным работам. Нас всех пронесло, отделались легко и без видимых потерь.
Ирискину прёт от впечатлений не по-детски. Я подумываю прикупить беруши, чтобы в миллионный раз не слушать про её тюремные часы. Напугать Василису можно только неудом, а не пьяными дебоширами, сокамерниками. Как человеку с тяжёлой формой любовной хандры, мне трудно присоединиться к её, фонтанирующим третий день, эмоциям.
Я мокрая как загнанная мышь, неся на себе пять килограмм паролона и бифлекса. Василиса тащит все десять, как особо провинившаяся. Не принимая участие в пикете и будучи неумной, я напросилась идти в торговый центр за компанию, о чём сильно жалею. Могла же просто поднять кулак и воодушевлённо провозгласить, что я всегда морально с ней.
Теперь вот маюсь в бане, с уставшими ушами, но это всяко лучше, чем лежать в обнимку с толстовкой Кострова, просить у неё прощения, целовать капюшон, засунув внутрь телефон с его фотографией.
Блин, опять на глаза падает мутная плёнка, не рассчитав траекторию, сталкиваюсь с Ирискиной на полном ходу, как лёгкий парусник с адмиралтейским фрегатом.
Равновесие ловлю самостоятельно, потому что она не сведёт руки вместе, чтобы задержать моё неминуемое падение. Через сетку изнутри ни фига не видно, только плохо различимые силуэты.
– Я переспала с Костровым, — палю как на последнем духу, устав держать это всё себе и вариться в Амине, будто он сахарный сироп, в котором я залипла бестолковой мухой, позарившейся на сладенькое.
– Во сне, что ли? А мне Глеб часто снится, ну этот из группы три дня дождя и Ваня
– Вась, никогда не думала, что ты такая развратница, — пучу на неё глаза, хорошо, она не видит мою подафигевшую моську.
– Получается так, — то ли вздыхает, то ли пыхтит от отдышки в душном скафандре, — И чего Костров? Сколько у вас во сне было, тебе прям до конца всё снилось или как у меня, на самом интересном месте сон заканчивался.
– Если все вместе считать – восемь. И ,ну…не во сне, а по-настоящему, — сдаю свои измученные потроха. Василиса точно никому не расскажет, у меня на подкорке зафиксировался её грязный секрет. И у Васи охренительная грудь. Я б не отказалась на ней всплакнуть.
– Не во сне я не пробовала их представлять, кроме Орловского, конечно. Он меня задрал без спроса шастать, — уныло бубнит, но я, кажется, сейчас отключусь от жары. Дуй на себя хоть задуйся, но это как в парилке вентилятором пар разгонять.
Орловский везде успевает. Днём на парах меня донимает ухаживаниями, ночами с Ирискиной развлекается. Блудливый кобель он и в Африке кобель.
Василиса, сама того не подозревая, подкинула мне крутой лайфхак, как избавиться от страданий по Кострову – убедить себя, что он плод моей бурной эротической фантазии. Фейковый персонаж, с которым у нас в реале никогда ничего не было. Отболит и пройдёт.
Первая любовь равнозначно разочарованию. Буду писать ему грустные письма, мочить их своими слезами и складывать под подушку, а он за две недели и не вспомнит, как лишил девственности какую-то там Офелию. Имя он, возможно, запомнит, всё-таки не часто встречается, а меня нет. По выражению Лебедева, невзрачная моль, никого путного серьёзно не зацепит.
Доходим до своей базы с листовками. Силы выносить каторгу костюмом заканчиваются.
– Схожу –ка я за мороженым, — просовываю руки в дырки по бокам, чтобы выкрутиться из своего кокона.
Подышать. Проветриться. Освежиться. Прогуляться и полистать тайком ленту Амина. Я на него не смотрела целых восемнадцать минут, начинается ломка. Ладошки чешутся. Хиленький моторчик в груди тарахтит еле-еле, скоро совсем заглохнет, если не дать ему огня. Костра…
А, блин, надо срочно найти тихий угол и поныть там белугой. Когда я успела к нему так привыкнуть, чтобы потом так сильно скучать.
– Мне ванильный рожок и попить, — отзывается Вася, откашлявшись, — настраивает рупор на всю громкость и приступает к агитации.
Затылок мой припекает, якобы в него кинули раскалённые угли. Мне, конечно же, мерещится, что позади стоит некто сильно похожий на мою несбыточную мечту. Просверливает в моём черепе дыру, в надежде докопаться до истины. Когда мерещится, надо креститься.
Поворачиваюсь на пятках, с целью перекреститься и отпустить с миром, но воздух, залетев в лёгкие, там и остаётся, стиснутый паникой.