Sex под запретом

Ромазова Анель

— Лий, покажешь мне, где у тебя что находится, — Кристина зовёт, вот заканчиваются залипания в почти объятиях Амина. Тяжко мне даётся перестройка, а радушная улыбка получается вымученной.

— Вторая дверь направо, — неприятное открытие. Я слабачка, каких поискать. Ладони так и держу там, где им быть не положено. Гоню из памяти гладкие мускулы, но как под гипнозом вожу по ним пальцами. Рефлексирую и расстраиваюсь.

— Схожу в машину за вещами, — Амин за меня сбрасывает с себя руки.

Оплошность я совершила неприемлемую для якобы

занятой девушки. Не возмущаюсь, когда Орловский насильно тащит меня под локоток в спальню.

— Можно, при мне и так явно под Кострова не стелиться, — хрипит зло, вдавив меня в стенку и свои кисти над головой.

Забавно. Пояснить ему, что он никто, чтобы требовать от меня верности. Даже смешно. Было бы. Не будь так грустно.

— Отстань, Лекс, — выдавливаю относительно спокойно, чтобы Кристина ничего не услышала и не донесла в клювике Амину.

Оно ему надо? Сомневаюсь, но бережёного бог бережёт.

— Борзик, я пытался, но ты сама меня вынудила. Либо ты встречаешься со мной по-настоящему, либо я прямо сейчас иду и докладываю недочемпиону, кто настрочил на его мать статью.

= 42 =

— То, что ты делаешь, называется принуждением. Я за такое могу запросто расцарапать не спину, а лицо, — для убедительности выставляю коготки перед его раздутыми ноздрями.

— Да, блять! Борзик, я не хотел, но меня таращит по тебе. Понимаю, что веду себя как ебанутый газлайтер, но с тобой ведь по-другому никак, — бушуя голосом, хватает меня за плечи.

Офигенный из Лекса вышел бы актёр в драматическом театре. Зря он попёрся на факультет журналистики. Орловский метит в спортивные обозреватели. А тот вид спорта, к которому он пытается меня принудить, называется переступи через себя. Я в нём не участвую.

Где были мои мозги, когда вчера пустила его дальше порога. Сокрушаться и робеть, конечно, можно, но как-то мне не хочется.

— Мы с Костровым не вместе, можешь валить и доносить ему про статью. Я тебя не хочу, не под каким соусом. Не отцепишься — возненавижу, прокляну и занесу во все чёрные списки, — угрожаю -то неправомерно смело, но дам себе прогнуть, и он уже не слезет.

Орловский зарекомендовал себя в университете высокомерным придурком. До этого придурь в его характере на меня не распространялась, но Василису он троллит жёстко. Стоило над этим задуматься, когда нанимала его за курсач.

— Блядь! Не ври, а! Ночью ты не просто хотела, ты сама на меня лезла, — смотрит неожиданно злобно.

— Удобно тыкать чем-то, что я не помню, — кашляю, поперхнувшись слюной. Обтекаю стыдом и краснею.

— Или отрицаешь. Я ж не настаиваю трахаться сию секунду, зная, что ты вперёд мне по яйцам вмажешь…

— Во-во! Попробуй подкатить, получишь по ним коленом и останешься без детей.

— Борзик, харе кусаться. Лебедев с моим отцом в сауну ходит. Они очень тесно водят дружбу и обсуждают, кого прессуют и за что. Если Костров в пролёте,

то как запасной вариант у меня есть Глеб. Ты не знаешь, какой я, всего лишь присмотрись.

— Присмотрелась уже, спасибо. Не интересует, — храбрюсь до последнего, но этот аргумент не перешибёшь. Приходится втянуть голову в плечи, чтобы он не дышал на меня парами. Зыркаю, как затравленный заяц, потом обречённо лепечу, — Я подумаю и свыкнусь, сейчас …пфф…я на тебя зла.

— В щёку целуй и миримся, — подставляет скулу, покрытую утренним белёсым пушком.

Оно логично, в принципе для детского садика тормозок. Наш девиз – педальки вниз! Альфач из Орловского никудышный, до Кострова ему, как до луны.

Амин пришёл и взял, а не падал на дно, унижая себя шантажом.

Втягиваю шею, намереваясь отделаться чмоком инстасамок. Поцеловать воздух и бежать, стряхивать с Кристины пыль. Она пока меня ждала, должно быть, уже в три слоя ей покрылась.

А вот и нет.

У Лекса иные намерения на мой вытянутый уточкой рот. Ладно хоть ограничивается сухим, целомудренным поцелуем.

Нам бы день продержаться, да ночь простоять. Орловскому не понравится со мной встречаться. Ему надоест, а мне поскорее добраться до инета и перелопатить всё, что есть о девушках, отталкивающих всех парней, без исключения.

Подкатываю к потолку глаза, разглядывая микротрещину на плитке и соревнуясь с поленом, чего увлёкшийся Лекс не замечает.

— У меня встал, Киска, — мозг у тебя встал и никак не раскачается в правильном направлении. К чему мне подробности. Я их, итак, ощущаю животом. Ширинка-то у него не застёгнута, а трусы такая себе преграда для эрекции, — Давай так, я Кристине скажу, что мы порешали съехаться. Как бы не в тему ей тут мелькать, — мусолит мои плечи, а в глазах дичайшая похоть.

У него встал. У меня нет. Организм молчит, отсчитывая секунды до старта.

Лекс, иди в опу!

— Ты когда–нибудь видел, как ёжики моргают? — сооружаю серьёзную моську без особого труда.

— Нет, — брови Лекса сводятся в один кустистый треугольник от непонимания, что меня сподобило задать такой вопрос.

— Вот и не выпрашивай, тыкать тебе в лицо, фигуру из трёх пальцев, — выпутываюсь из его лап, только потом договариваю, — В простонародье фига.

— Можно было просто, попросить не давить на тебя, — по тону понятно, что Орловский обескуражен. Дезориентирован. Выведен из строя минут на двадцать.

Как ни уговариваю себя держаться, но тут самого стойкого подкосит. Амин. Лекс. Лебедев.

У меня головняк из-за мужиков. Лишь бы дерматит не высыпал на неровной почве. Как-то было перед экзаменом, я лишку переволновалась и покрылась красными пятнами. Тогда неудобство меня не остановило. Я сдала предмет на отлично. При наличии ума, любое препятствие решаемо.

Застаю Кристину, как бедную родственницу, прилежно сидящей на краешке стула. Тонкие пальчики с нюдовым маникюром теребят края кремовой юбки.