Шафрановые врата
Шрифт:
— Мадам Одет, — заговорила я, отказываясь думать, что Этьен скрывается от меня. — А дочь? Она тоже уехала?
Теперь мадам Одет нахмурилась.
— Дочь?
— Манон. Манон Дювергер, — пояснила я, но старушка покачала головой.
— Я не помню дочери.
— Может, у нее сейчас фамилия мужа.
— А ее зовут Мари?
— Манон.
Мадам Одет кивнула.
— Я знаю Манон Албемарл, — сказала она, а я открыла рот и снова наклонилась, кивая. — Она довольно молода. Возможно, ей лет пятьдесят пять,
Мои плечи опустились.
— Это не она. Манон Дювергер намного моложе. Я уверена, что она живет здесь, в Ла Виль Нувель.
— Я многое забываю, — сказала мадам Одет. — Многое. — Маленькая собачка снова зевнула, на этот раз щелкнув своими крошечными зубками, когда сомкнула челюсти. — Ma ch'erie, — пробормотала мадам Одет, сильнее поглаживая собачку. — Я не помню эту Манон. Вы думаете, она живет здесь, в Марракеше?
— Да, она жила здесь несколько месяцев назад, — ответила я, вспоминая сложенное письмо, которое все время носила в своей сумочке.
— И вы уверены, что она живет в Ла Виль Нувель?
— Я... я предполагаю, что да. К тому же она француженка.
— В Марракеше есть разные женщины, мадемуазель.
Я не поняла. Взгляд мадам Одет вдруг стал каким-то загадочным.
— Возможно, она уехала к арабам. Она могла переехать в медину и живет там с маврами. — Она наклонилась к моему лицу. — Некоторые так поступают, знаете ли. Здесь не одна французская женщина, соблазненная мужчиной, потеряла голову.
— Вы считаете, что она может жить в медине? Я не... — Я осеклась, ведь я ничего не знала о Манон.
— Вам следует попытаться поискать там, среди марокканцев. За стенами живут 'emigr'es[51] . Коренные жители Марракеша не живут в Ла Виль Нувель. Бедные, богатые — все они живут в старом городе; даже у султанов и аристократии там есть чудесные дома и гаремы, их риадысо знаменитыми садами — все это за стенами медины.
За стенами медины. Я подумала о Джемаа-эль-Фна.
— Медина большая, мадам Одет. С чего мне начать поиски?
— Да. Она большая, медина, вы должны рискнуть пройти через базар к маленьким руям,которые тянутся во все стороны. Очень запутанные улицы — больше похожи на переулки, узкие и темные. На внешних стенах домов нет окон. Люди считают, что наружная часть здания не должна быть броской. Как и женщины, мужчины прячут свои богатства. — Она вздохнула. — Всегда ищите взглядом минарет Кутубии. Самая высокая мечеть, сразу же за воротами медины. Кутубия значит «продавец книг». Когда-то книготорговцы выставляли свои товары у подножия мечети.
Она замолчала, перестала гладить Лулу и закрыла глаза, как будто это пояснение утомило ее. Я знала, что она рассказывала о внушительного вида красной мечети,
— Но когда Кутубии не видно, то легко можно заблудиться. Почти невозможно найти выход, когда ты в глубине медины. Однажды я там заблудилась. — Она открыла глаза. — Какой сегодня день?
Я прикоснулась к руке женщины.
— Сегодня вторник, мадам Одет.
— Сама я не ходила в медину много лет. Мой сын не любит, чтобы я выходила из дому. Я старая, — снова повторила она.
— Спасибо, мадам Одет, — сказала я, поднимаясь. — Спасибо за помощь.
Женщина посмотрела на небо.
— О, вы не должны идти в медину сейчас; уже слишком поздно. Нельзя гулять по медине одной после захода солнца.
— Да, хорошо. Спасибо, мадам, — еще раз поблагодарила я ее.
— Вы знаете, у меня есть сын, мадемуазель, — сказала мадам Одет. — Он приходит за мной в пять. У вас есть сын? — окликнула она меня, и эти последние четыре слова вонзились в меня, как четыре острых копья.
Глава 18
На следующее утро я уже во второй раз стояла и смотрела через высокие ворота, как солнце заливает медину. Я сказала себе, что старый город не кажется таким уж зловещим местом. Последний раз бросив взгляд через плечо на улицы французского квартала, я крепче сжала в руке свою сумочку и прошла через высокие главные ворота в надежде, что выгляжу целеустремленной и знающей дорогу, а не как женщина, только делающая вид, что она храбрая.
Наконец-то я увидела марокканских женщин, хотя, как и везде в этой стране, у них из-под покрывала не было видно ничего, кроме глаз. Их фигуры совсем не угадывались под белой тканью — я знала, что она называется хик,— которая была наброшена на их головы и полностью укутывала их до пят. Под хикомони носили свое повседневное платье, свободный халат, называемый кафтаном. Я видела полосатые шелковые кафтаны, туго стянутые на талии широкими ремнями, в нескольких витринах во французском квартале. Я решила, что некоторые французские женщины покупали их, чтобы носить, или из праздного интереса, или, может быть, потому что в них было не так жарко и удобнее ходить дома.
Большинство марокканских женщин в медине несли на плечах большие плетеные корзины, у некоторых за спинами были подвешены запеленатые младенцы, рядом с другими быстро топали маленькие детишки, крепко вцепившись в одеяния матерей и стараясь не отставать. А еще я заметила, что возле каждой женщины был мужчина или юноша, шедший чуть впереди иди позади. Не было ни одной женщины, которую не сопровождал бы мужчина.
Я сразу же ощутила на себе взгляды мужчин, а женщины обходили меня стороной.