Шаг за шагом вслед за ал-Фарйаком

аль-Шидийяк Ахмед Фарис

Я должен добавить еще одно замечание. Редко какой выдающийся арабский или не арабский поэт нравится всем. Некоторые поэты красноречивы и многословны, но они не изобретают новых мотивов. Другие изобретают мотивы, но не умеют найти нужных слов. Одни отдают предпочтение тонким и гармоничным выражениям, другие пишут любовные стихи или еще что-то. Но нет одного, такого, в ком сочетались бы все эти достоинства, или такого, кто мог бы выразить настроения всех людей. Кто обладал бы зорким взглядом, покоряющей силой, великим умом, любил бы женщин, знал бы о них все — об их очаровании и хитростях, об их привязанностях

и неприязнях, об их радостях и печалях, о том, что они о себе говорят и что скрывают. Кто был бы всегда рядом с ними, где бы они ни появлялись, и его не заботили бы ни громкие голоса, ни слава его соперников. И кто считает, что сказанное Имруулкайсом:

Если, бывало, ребенок заплачет позади женщины,

то она оборачивалась к нему одной частью,

а другую оставляла в моей власти{324}.

лучше, чем сказанное ‘Антарой:

Я ударил его копьем и тут же пронзил мечом

из чистой индийской стали{325}.

А тот, кто смеется над женщинами или предпочитает держаться от них подальше, бесчувственный, угрюмый, неласковый, убежденный холостяк, ворчливый, грубый, мрачный — упаси нас Боже от такого! — способен сочинять лишь зухдиййат{326} и хукмиййат{327}.

Конец моих замечаний.

Потом ал-Фарйак переехал в город и познакомился там с некоторыми достойными и образованными людьми, научившими его, как себя вести и относившимися к нему очень любезно. Там же он удостоился целования руки великого бея{328} и получил от него много даров.

Государственный министр{329} спросил его, знает ли он французский язык. «Нет, господин мой, — ответил ал-Фарйак, — французским я не занимался, а выучив английский, тут же забыл многое из своего родного языка. Голове моей пришлось вместить в себя много разных знаний и наук, и то, что добавлялось нового, вытесняло часть старого».

Когда он передал этот разговор своей жене, она сказала: «Сколько раз я тебе твердила — прекрати ухаживать за женщинами и учи этот полезный язык, но все без толку. Что тебе неймется? Какая польза описывать черные глаза, когда ты все равно от них ничего не получишь? Разве у тебя нет меня?»

— Господь с тобой! Да я даже во сне, если оставался с женщиной наедине, все равно видел за ней тебя. А часто мне снилось, как ты рвешь на ней платье и выдираешь волосы, а потом выгоняешь ее и занимаешь ее место.

— Слава Богу, что и во сне и наяву я вселяю страх в твое сердце.

— Мне кажется, я уже перешел от восхваления женщин к их высмеиванию, и возможно, это пойдет мне на пользу.

— Делай, что хочешь, только не уравнивай меня с ними. Впрочем, постой, постой. Не надо ни восхвалять женщин, ни смеяться над ними. Стоит тебе о них вспомнить, как у тебя голова вновь идет кругом и кровь закипает. Это совсем ни к чему.

— Однако в панегирике нашему господину эмиру я упомянул имя женщины{330}.

В глазах ал-Фарйакиййи засверкал гнев и она воскликнула:

— Кто эта распутница?!

— Это арабское имя.

— А, это из увлечений

твоей молодости. Если бы имя было не арабским, я немедленно сожгла бы твой диван, он для меня хуже второй жены — ведь ты проводишь над ним половину ночей.

— Но эта половина не умаляет целого.

— Но я имею право на целое и даже на большее.

— Ты права, ночь создана для женщин, и они созданы для ночи.

— Согласна с первым, но не согласна со вторым. Женщины созданы и для дня.

— Да, и для каждого часа. И у мужчины нет в мире других забот, кроме его жены.

— Тут лучше подойдет слово не забота, а внимание.

— Внимание включает в себя и заботу.

— Заботы мужчины не проявляют, не то, что женщины.

— Женщины легкомысленны и жадны до удовольствий, и эта жажда заставляет их забывать и о религии, и о мирских делах.

— Скорее, женщины совмещают удовольствие с религией и с мирскими делами. Вы же, мужчины, сосредоточиваясь на чем-то одном, забываете о другом. Это еще одно свойство, которым Творец наделил женщин в знак их превосходства над мужчинами. Ты заметил, к примеру, что женщина, слушая, красивого проповедника, призывающего людей к отречению от мирских соблазнов, проникается его призывами, влюбляется в его красоту и начинает оплакивать несовершенство мира?

— Хотелось бы мне, чтобы женщины проповедовали с кафедр наравне с мужчинами.

— Они бы заставили мужчин плакать кровавыми слезами. Увы, эгоистичные мужчины захватили в свои руки решение всех дел и все высокие должности и лишили женщин возможности участвовать в этом. А как хорошо и весело было бы жить, если бы всем занимались женщины! Ты ведь знаешь, что мир, земля, небеса, рай, жизнь, душа, проповедничество, счастье, удача, радость, величие, довольство, благополучие, великолепие, красноречие, великодушие, смелость, благородство, мужество, истина, законы, власть, политика, главенство, пророчество, эмират, халифат, султанат, королевство, а также любовь, удовольствие и наслаждение — все эти слова в арабском языке женского рода. И я тебя уверяю, что женщины достойно выполняли бы свою миссию.

— Ты забыла упомянуть слова добродетель и целомудрие.

— Просто они не пришли мне на ум, а то бы я их упомянула.

— Но слово супруг мужского рода.

— Где тебе до настоящего супруга!

— Не будь неблагодарной.

— Женщинам все простительно, они доставляют радость.

— И сами ее получают.

— Добрая земля требует хорошей вспашки.

— И умелого пахаря.

— Тогда радость взаимна.

На этом они завершили разговор и приняли решение вернуться на Мальту. Названный бей отправил их туда на пароходе.

9

ОБЩИЙ ВИД И ФОРМЫ

Когда ал-Фарйак вернулся домой, к нему пришел один знакомый и стал расспрашивать его о поездке. Ал-Фарйак, поглядывая на дверь комнаты своей жены, сказал гостю, что тунисские еврейки по-прежнему хороши. И хотя христиане утверждают, что этот народ некрасив, к женщинам это не относится. Из-за двери раздался голос жены: «Я слышала твои слова, но к женщинам это тоже относится». Ал-Фарйак предложил: