Шаги во тьме
Шрифт:
Вечером, докладывая в очередной раз об итогах дневного наблюдения и с удовольствием отхлебывая в паузах обжигающий крепкий чай, Роман Сергеевич, дойдя до эпизода с продавцом газет, спросил начальника:
– Ей-богу, Владимир Гаврилович, может, отдать ему тело брата? Смотрите, как убивается. И так человеку нелегко, да и мать еще, думается, ему добавляет веселья. Да и не по-христиански это, если уж разобраться.
Филиппов пригладил усы, поднялся:
– Тут во всей этой истории мало христианского, не находите, голубчик?
Владимир Гаврилович достал портсигар, предложил коллеге, сам закурил, отворил окно, впуская в прокуренную за долгий день комнату влажный октябрьский воздух, прислонился к
– Вам ничего не показалось странным?
Кунцевич пожал плечами, понимая, что вопрос, скорее, риторический и служит прелюдией к дальнейшим рассуждениям.
– А я вот вижу как минимум два весьма любопытных факта. Первое – где мать покойного? У нее погиб сын, а пороги нашего учреждения обивает не она, а брат усопшего? Это, по-вашему, как – по-христиански? И вопрос номер два: что так настойчиво пытается получить этот самый брат от страховой конторы? Не здесь ли прячется мотив? Что скажете, голубчик?
Кунцевич снова неопределенно покачал головой:
– Прикажете выяснить?
– Нет-нет, вы продолжайте наблюдение. Только уж зонтом не манкируйте, не хватало мне еще вашей простуды. И так службу некому справлять. И вот что – ежели завтра наш Константин Серафимович снова решит заглянуть в «Россию», вы уж, голубчик, мне протелефонируйте незамедлительно.
Похоже, начинать рабочий день не с крепкого чая, а с телефонного разговора становилось уже традицией. Владимир Гаврилович с сожалением посмотрел на дымящийся стакан, с досадой – на черный телефонный аппарат. Трезвонил тот, что стоял на столе, городской. Радовало лишь то, что так рано звонить из канцелярии градоначальника не могли – не имел генерал-майор Драчевский обыкновения беспокоить в дополуденные часы своих подчиненных. Филиппов чуть было не позволил себе смалодушничать и вовсе проигнорировать эту черную тарахтелку, но вспомнил о ротмистре Кунцевиче и Константине Гилевиче и все-таки снял трубку. Чутье не подвело – из аппарата донесся приглушенный шепот ротмистра:
– Владимир Гаврилович? Слышите меня? Опять в страховое заявился. Видно, скандалил, потому как его под локоть вывели, почти что вытолкали.
Филиппов потер висок, подгоняя мысль.
– Вы вот что, голубчик, – если он отправится теперь домой, то и бог с ним, возвращайтесь на службу. А если побежит к нам документ о смерти брата опять требовать, то летите стрелой к нему домой, расспросите дворника, с кем он живет. Не нравится мне, что мать покойного и беспокойного похожа на призрак. Существует ли она вовсе? А я пока в «Россию» наведаюсь.
Владимир Гаврилович дал отбой, схватил с вешалки пальто, но только сунул правую руку в рукав, как аппарат заголосил снова. Чертыхнувшись, Филиппов свободной рукой схватил трубку, прокричал:
– Что еще?
На другом конце повисла пауза, а после знакомый голос удивленно произнес:
– Простите?
Чертыхнувшись еще раз, но теперь уже мысленно и в свой адрес, Владимир Гаврилович опустился в кресло – накаркал сам, кроме себя и некого винить. Видно, что-то разбудило столичного голову раньше обыкновения, и ничего хорошего это не сулило.
– Виноват, Даниил Васильевич. С агентом разговаривал, подумал, что он опять телефонирует. Доброе утро.
Драчевский грозно хмыкнул и заговорил уже без удивления:
– Это очень хорошо, что оно у вас доброе. А у меня вот не очень. Вы мне не расскажете, почему я об обезглавленных коммерсантах узнаю из газет, а не от начальника сыска?
– Опять виноват. Но в полицейской сводке эта информация присутствовала.
Генерал сконфуженно крякнул:
– Раз была, значит, не виноваты. Что уж из меня тирана строить. Каковы успехи?
– Успехи относительные. Установили личность убитого, выявляем круг близких контактов. Ведем наблюдение
Трубка помолчала, а потом резюмировала уже вовсе миролюбиво:
– С завтрашнего утра вы уж докладывайте мне о ходе следствия. Можно по телефону, чтоб не тратить время. Но ежедневно. Не позднее десяти часов.
Заверив градоначальника в готовности к ежеутренним докладам, Филиппов попрощался, запер кабинет, вышел из участка, отмахнулся от приподнявшегося на козлах извозчика и зашагал степенно в сторону Вознесенского проспекта, щурясь на бессовестно улыбающееся солнце и отстукивая себе ритм наконечником зонта, будто тростью. Не позднее, чем через четверть часа, Филиппов уже вкладывал монетку в ладонь швейцара, предупредительно распахнувшего ему дверь страхового общества «Россия». Мраморная лестница с тяжелым ворсистым ковром под медными прутьями провожала посетителей в просторную залу со множеством одинаковых столов, за которыми, казалось, сидели совершенно одинаковые клерки и чуть ли не синхронно переворачивали бумаги. Отрекомендовавшись и изложив цель своего визита подлетевшему к нему с расторопностью официанта молодому и очень румяному господину и получив в ответ почтительный поклон, Владимир Гаврилович через еще одну лестницу был проведен на следующий этаж и усажен в приемной, размерами, убранством и даже техническим оснащением совершенно не уступающей генерал-губернаторской: здесь имелся даже телеграфный аппарат, весело шуршащий выползавшей из его железного чрева бумажной лентой. Розовощекий юноша скрылся за высокими резными дверьми, буквально через мгновение выпорхнул из-за них обратно в приемную и сделал приглашающий жест рукой.
Внутри громадного кабинета из-за вполне соответствующего его размерам стола навстречу начальнику столичного сыска, радушно улыбаясь и приветственно раскинув руки, спешно двигался усатый господин с идеальным пробором в вороной шевелюре. Черный визитный костюм английской шерсти, крупный, но без излишка бриллиант в галстучной булавке, золотая цепочка часов – при первом же взгляде на хозяина кабинета у визитера не должно было даже возникнуть сомнений, что дела у страхового общества «Россия» идут великолепно. С фотографического портрета над хозяйским местом за порядком в полный рост присматривал государь император.
– Владимир Гаврилович! Какая честь! – обеими руками ухватив протянутую ладонь, затараторил управляющий. – Игнатьев Дмитрий Анатольевич, глава «России».
Хмыкнув такой двусмысленной аттестации, Владимир Гаврилович уселся на предложенный стул, согласился угоститься чаем и, уже размешивая в полупрозрачной фарфоровой чашке серебряной ложечкой сахар, заговорил о сути:
– Дмитрий Анатольевич, предполагаю, что вы честно храните тайны своих клиентов, но мне крайне необходимо понимать, чего именно от вас требует, скажем так, мой клиент. К вам в последнее время с какой-то странной настойчивостью ходит некто Константин Серафимович Гилевич. И информация о цели его визитов может существенно облегчить мне раскрытие одного страшного злодеяния.
– Как же, как же, читал в «Листке» об убийстве А. С. Гилевича, – с готовностью откликнулся Игнатьев. – Конечно, вы правы – мы хоть и не банк, но учреждение, которое обещает своим клиентам сохранение интимности. Тем не менее мой долг гражданина выше долга коммерсанта. – На последних словах Дмитрий Анатольевич даже как-то приосанился и чуть скосил глаза на фотографию на стене. – Господин Гилевич требует от нас оплатить страховой полис своего брата. Андрей Серафимович месяц назад застраховал в нашем московском отделении свою жизнь на пятьдесят тысяч рублей, и теперь его брат желает получить эти деньги, не имея на руках свидетельства о смерти.