Шах одноглазому королю

Молчанов Анатолий

Мамука уже был одет и заправлял койку. Образец заправки армейской кровати, как я понял, с тех пор не изменился, толко одеяла стали синими вместо серых.

Я быстро натянул бриджи и гимнастерку. Запах портянок несколько шокировал, как, собственно, и их твердость. Твою мать, что ж там входит в эту гребаную пасту Теймурова? Надо пацану копыта подлечить при случае.

— Мамука, — обратился я к единственному человеку, которого знал здесь по имени — а здесь есть магазин?

— Да. — ответил он. — Из центрального

входа направо. Тебе продуктовый?

То есть ты сначала сообщаешь, где магазин, а потом спрашиваешь, какой мне нужен? Забавно.

— Продуктовый. — сказал я.

— Там есть. — кивнул Мамука. — Большой.

— А как в него сходить? — спросил я, закончив с портянками и сапогами, и надевая пилотку.

Мамука пожал плечами:

— А тебе зачем? Здесь кормят и табак дают.

Достал ты меня, лицо закавказской национальности.

— Конфет хочу купить.

Ответ Мамуку вроде устроил.

— У старшины спроси. Я не знаю.

— Ладно, абрек. — я по-дружески хлопнул его ладонью по спине. — Спрошу.

— Ээээ! — обиделся почему-то он. — Какой я тебе абрек? Я комсомолец.

— Не обижайся. — как можно более миролюбиво сказал я. — Шутка.

— Плохие у тебя шутки. — он сел на табурет. — Обидные очень. Знаешь кто-такой абрек?

Я удивленно на него посмотрел. А ну-ка, удиви меня. Приняв мое молчание за пресловутый знак согласия, Мамука поднял палец вверх и сообщил:

— Абрек — это убийца, который живет в горах, потому что его из дома выгнали. Абраг по-грузински.

Ну не удержался я, что поделать, ответил:

— Никак нет, товарищ рядовой! Абрек это не абраг. Абрек — это гордый чеченский борец с самодержавием, поклявшийся избегать всяких жизненных благ и искушений.

— Правда? — он посмотрел на меня взглядом побитой собаки. — Прости, дорогой, ты меня похвалить хотел, я, дурак, обиделся. — он взял меня за руку обеими руками и пожал ее. — Ты хороший человек, Василий.

После чего он еще что-то добавил по-грузински. Глядя на него, я даже пожалел, что пошутил. Сама святая невинность во всей своей красе. Да еще и совместно с, не менее, святой наивностью и бесхитростностью вдобавок. Интересно, вы все здесь такие? Как вы при этом умудрились немчуру победить?

Я встал, привычно одернул гимнастерку, точнее вдвойне привычно, потому что эта привычка хранилась в обеих моих памятях, если можно так выразиться, и подошел к старшине. Руку к козырьку. Виртуальному. Нет у пилотки никакого козырька:

— Товарищ старшина, разрешите обратиться, курсант Мальцев!

Он смерил меня взглядом и, видимо, остался доволен:

— Обращайтесь, товарищ курсант.

— Разрешите на полчаса убыть за территорию Пересыльного пункта. — доложил я и добавил уже другим тоном. — Мне в магазин нужно.

— Магазины в семь открываются. — сообщил он мне и перешел на «ты» — После

завтрака, подойдешь к политруку роты и доложишь о том, что тебе надо в город. Я эти вопросы не решаю. — старшина посмотрел на мою кровать. — Койку застелил?

А что без очков не видно?

— Никак нет! — ответил я.

— Иди застилай и на построение живо. — скомандовал он.

Я отправился выполнять приказ. Давненько мной сержанты да старшины не командовали, успел отвыкнуть. За двадцать-то с лишним лет можно, от чего хочешь, отвыкнуть.

Теперь заново привыкать что ли?

Койку я заправил быстро и вышел во двор, где несколько бойцов уже кучковались у курилки.

От, современных мне, данная неотъемлемая часть приказарменной УМБ (учебно-материальная базы), отличалась только тем, что, вкопанное в землю, колесо было поменьше диаметром, чем соответствующая деталь «Урала».

Я подошел, провозгласил вневременное:

— Здорово, мужики.

Выслушал дежурные «здоровее видали» с неизменными «и вам не хворать», потом поручкался со всеми, соревнуясь в силе рукопожатий, а потом предложил, сидящим на лавках вокруг импровизированной урны, сморщить жопы.

Фраза, за исключением нескольких недовольных взглядов от совсем уж ветхих защитников социалистического отечества, ни у кого особого отторжения не вызвала. Не нова, но живуча. Бойцы подвинулись, и я присел на краешек лавочки.

Здесь я столкнулся с первой проблемой путешествий во времени. Крутить самокрутки не умели мы с Мальцевым оба.

— Мужики. — обратился я к обществу. — Никогда раньше не курил, свернуть цигарку не поможете?

Я протянул в центр курилки непочатую пачку махорки.

Один из красноармейцев постарше, с неизменным вздохом превосходства, за каких-то пару секунд извлек кисет, обрывок газеты и мастерски скрутил нечто близкое по виду к сигарете без фильтра из моего времени, которую протянул мне:

— Кури, салабон. — разрешил он великодушно. — А табак спрячь и кисет сшей себе. С кисетом сподручнее.

Я поблагодарил его и прикурил свою самокрутку от бычка соседа. В нос ударил запах паленой бумаги. Первая затяжка сразу убедила меня в том, что Минздрав, пишущий на пачках сигарет всякую херню о вреде курения, не так уж и не прав.

Нет, я не закашлялся. И глаза не выпали. Но, если бы во время моего выдоха мимо проходила лошадь, ее бы точно убило. Хорошо, что я не лошадь.

Однако, все же какие-то внешние проявления недовольства, моего с Мальцевым, организма, продукцией «Укртютюна» окружающими были все же замечены:

— Что, салабон, крепка советская власть? — с усмешкой спросил благодетель, свернувший мне цигарку.

— Не то слово. — честно ответил я. — Даже кремлевские звезды увидел.

Все одобрительно засмеялись.