Шах одноглазому королю
Шрифт:
Я присел:
— Курю.
Он достал пачку «Казбека» из ящика стола и алюминиевую кружку, использовавшуюся в качестве пепельницы.
— Давай на «ты»? — предложил он мне с опозданием. — Валерий.
— С чего вдруг такое внезапное нарушение субординации? — поинтересовался я.
— Да брось ты. — он пододвинул ко мне папиросы и кружку-пепельницу. — Мы с тобой одного года. Я Ново-Петергофское (Ново-Петергофское военно-политическое училище войск НКВД им. К. Е. Ворошилова) закончил... —
Ну как я и предполагал. От меня-то ты что хочешь, ментяра? Хотя какой он ментяра? Погранец. Да и погранец такой себе. Замполит.
— А вот я не успел. — сказал я и добавил, чтобы сразу перейти к делу. — От меня-то, Валера, тебе что надо?
— Вот о том, что ты не успел, я и хочу с тобой поговорить. — сказал он, открыв пачку «Казбека» — Кури, сам товарищ Сталин такие курит.
— «Герцеговину Флор» курит товарищ Сталин. — поправил я его не особо пытаясь скрыть сарказм.
Из рыжего политрук вмиг стал белым. Что это с ним? Неужели ошибка в сорте папирос, которые курит вождь, тоже подсудное дело?
Я взял папиросу, дунул в гильзу смял ее зубами и сказал:
— Ложку дай.
Видимо и этой шутке лет сто, потому что он тут же достал коробок спичек и дал мне прикурить, после чего пододвинул его ко мне:
— Возьми. У меня еще есть.
Я взял коробок и сунул в карман.
— Ну так в чем дело? — напомнил я о себе.
— Смотри, какая ситуация. — он со звуком затянулся и выпустил струю дыма в потолок. — Хотели мы тебя направить обратно в Ленпех. Военком созвонился с вашими, а они нам ответили, что училище ваше сейчас готовится к эвакуации... — он опять сделал паузу.
Зачем? Ждешь вопроса в стиле: «Ах, вы что собираетесь Колыбель революции фрицам сдать?» с последующим заламыванием рук и твоей ответной лекцией на полчаса о героизме советского народа?
Не дождешься. Я в курсе, что никакой сдачи не будет. Будет Блокада.
900 дней непрерывного ужаса, но город выстоит.
А героизм его жители проявят такой, какого ни до, ни после них никто никогда не проявлял и, полагаю, не проявит.
Так что оставь свой спич для другого случая.
Промолчал я. В общем. Он вынужден был продолжать:
— Вот значит, начальник училища сказал, что старшие курсы выпустят перед отъездом лейтенантами без обязательных экзаменов. — он сбил пепел. — Ты тоже в списках, поэтому они предложили нам отправить тебя в часть и сообщить вашим, а училище потом направит туда в часть твою аттестацию.
Опять замолчал. Какого вопроса ты от меня ждешь?
— В общем, — опять заговорил политрук. — военком решил аттестовать тебя пока на должность помощника командира взвода постоянного состава нашего ВПП, а когда придут документы об аттестации, отправить тебя на фронт уже лейтенантом.
Ну все логично. Насколько я помню из книг и фильмов, бардак в 41-ом был такой,
— Ты согласен?
Согласен ли я? Конечно, согласен. У меня дела в Питере, мне на фронт ни к чему. Как я оттуда буду Гальперн и Вебера искать?
Только вот соглашаться нельзя сразу. Нужно что-то такое завернуть про «пока пацаны фрицев на фронте бьют, я буду по тылам ошиваться?!», для правдоподобности. И немного праведного гнева стоит добавить с тушением папиросы и хождением по канцелярии из угла в угол.
Там глядишь и второго зайчика грохну. В увольнение к сестре Жанне отпрошусь под шумок. После долгих уговоров остаться.
Сукой его в конце представления обозвать или нет?
В общем, согласно этому плану я и поступил. Кроме суки. Решил, что это уже перебор.
Политрук выслушал мой монолог и вдруг довольно улыбнулся.
— Я знал, что ты откажешься! — он выскочил из-за стола, подбежал ко мне и принялся трясти мою руку.
Ты, о чем, политрук? Я себе, что сейчас прямой билет до фронта выиграл?
Зря сукой не обозвал. Не так обидно было бы.
Политрук вернулся за стол:
— Чаю хочешь?
В морду я тебе дать хочу за твою непредсказуемость комсомольскую, но можно и чаю.
Он пошел, разжег примус поболтал чайником в воздухе, видимо, проверяя наличие воды. Затем водрузил чайник на горящий примус, а сам открыл жалкое коричневое подобие сейфа с наклеенной на дверь бумажкой с надписью «выносить первым». Оттуда он извлек растерзанную бумажную пачку с надписью: «Чай грузинский 2 сорта».
— Извини, сахара нет.
Та хрен с ним, с сахаром. Пилюлька у тебя и так почти не горчит.
— Ничего.
Чайник пока не подавал никаких признаков жизни, но политрук все равно достал из сейфа пару относительно чистых стаканов, один из которых был с подстаканником. Его он взял себе и прямо из пачки отсыпал туда примерно не треть того самого «второго сорта» из растерзанной пачки. Особых иллюзий по поводу грузинской чайной индустрии конца 30-ых — начала 40-ых годов прошлого века я не питал, поэтому на вопрос сколько мне заварки ответил, что можно и побольше.
— Купчик уважаешь? — улыбнулся политрук.
— Обвинишь в поклонении эксплуататорским классам? — не выдержал я.
— Ну зачем ты так. — обиделся Валера. — Среди эксплуататорских классов тоже были разные. Вот возьми того же лейтенанта Шмидта...
Договорить я ему не дал:
— А ты почему не фронте?
Чайник закипел внезапно, просигналив об этом длинным утробным гулом и выпустив из носика длинную струю пара. Валера подошел к подоконнику, прикрутил примус, а потом вернулся с чайником к столу и залил кипяток в стаканы. Я свой накрыл сверху кружкой-пепельницей, чтобы хоть как-то заварился.