Шах одноглазому королю
Шрифт:
Мне предписывалось до завтрака, который неизменно будет в 9 часов 00 минут, ознакомиться с материалами Небе по предполагаемому цайтрайзендеру — Жанне Гальперн, затем под видом инспекционной поездки с представителем местной администрации поговорить с главврачом больницы откуда наш возможный цайтрайзендер была доставлена в психиатрическую колонию, затем посетить саму колонию и, к запланированному на сегодня, посещению этой колонии рейхсфюрером подготовить перевод Жанны Гальперн в Обарвальд.
В целях соблюдения секретности предполагалось перевести ее в составе еще, не менее, ста душевнобольных, для чего завтра рано утром из Рейха прибудет личный бронепоезд
Артур Небе недаром прослыл лучшим сыщиком Рейха. Документы в папке, которую мне вручил Гиммлер, были скрупулезно собраны, тщательно проанализированы и отсортированы по важности и датам.
Из них следовало, что некая неизвестная женщина в возрасте, примерно, 20-25 лет, была доставлена каретой скорой помощи в 1-ую Советскую больницу 24 июня сего года в 10 часов утра с диагнозом: закрытая черепно-мозговая травма — ушиб головного мозга. Дальше выписка из истории болезни, рентгеновские снимки и прочая медицинская ерунда, аккуратно собранная и подшитая кем-то из людей Небе.
Главным здесь было не это. Женщина, на короткое время придя в сознание, представилась Александрой Викторовной Гуревич, указала московский адрес и возраст — 35 лет. Почему русские врачи спрашивают возраст, а не год рождения? Мне это было не понятно никогда. Имелось объяснение написанное собственноручно каким-то из врачей больницы, вероятно ее лечащим. Врачебный почерк разобрать трудно, поэтому к нему прилагался листок с «переводом» напечатанный на русской пишущей машинке.
На протокольном опросе, положенном в таких случаях, на вопрос «Какой сейчас год?» женщина ответила 2120-ый, а на вопрос «Кто руководитель СССР?» ответила вопросом «В каком году?». После чего потеряла сознание.
Находилась в крайне тяжелом состоянии, редко приходя в сознание. 1 июля, придя в себя на короткое время, попросила листок бумаги и карандаш. После удовлетворения просьбы написала записку, текст которой дал мне прочесть накануне Гиммлер. В папке был его оригинал, написанный простым карандашом на тетрадном листе в линейку.
Я ЖАННА ГАЛЬПЕРН НИИ-34 НАХОЖУСЬ ПОД ВЛИЯНИЕМ ВРАГА ДРУГА Я НЕ ЗНЮ ОНА ИЗ БУДУЩЕГО ЗНАТЬ НКВД
«НЕ ЗНЮ» — это предположительно «не знаю», похоже просила сообщить о том, что находится под чьим-то влиянием в НКВД. Возможно русские врачи так бы и поступили, они любят перестраховываться, но 1 июля НКВД в Минске уже не было.
К 20 июля женщина была уже в удовлетворительном состоянии. Знала свои фамилию, имя и отчество: Гальперн Жанна Моисеевна. Только вместо выписки ее переводят в психиатрическую колонию.
Следующим документом была копия приказа полевого коменданта о «создании жидовского жилого района в городе Минске».
Тоже все ясно. Добрый врач решил перевести женщину с говорящей фамилией и отчеством подальше от города и, тем самым, уберечь от регистрации в Юденрате.
Никогда не мог понять людей, которые помогают евреям. На что они рассчитывают? На денежную компенсацию в будущем? Евреи такой народ, что все равно обманут. А такое чувство, как благодарность им и вовсе неведомо.
Дальше были бумаги из психиатрической колонии. Диагноз — шизофрения. Опять выписка из истории болезни. Потом рапорт некоего штурмфюрера о том, что неизвестная, доставленная из Минска устроила поджог в одном из больничных корпусов, что привело к пожару и побегу 75 пациентов. Часть из них затем вернулись и были расстреляны, а вот эту неизвестную искали очень долго, но все-таки нашли.
Рапорт
Староста Барановский, который написал «заявление», наверное, доносы еще при советах писать научился. Власть меняется, а люди нет.
Вот и все. Дальше рапорт Небе о том, что «неустановленная еврейка» помещена обратно в психиатрическую колонию. Копии телеграмм в РСХА Гиммлеру.
И пара еще интересных документов. Паспорт указанной Гальперн Жанны Моисеевны, с записью «еврейка» в графе национальности и адресная справка Юденрата на Гальперн Моисея Ароновича 1890 года рождения и Гальперн Анну Абрамовну 1898 года рождения, переселенных в жидовский район.
Небе хорошо сделал свою работу. В любом случае эта Жанна Гальперн нам пригодится.
До завтрака в присутствии рейхсфюрера мне даже удалось вздремнуть часок.
После завтрака, первым делом я приказал от имени рейхсфюрера местному Гестапо задержать Моисея и Анну Гальперн и содержать в приемлемых условиях до моего особого распоряжения.
Затем вызвал к себе русского представителя местной администрации для поездки в больницу с инспекцией.
Представитель оказался невысоким плотным мужичком с наголо выбритой головой и усиками в стиле фюрера. Глазки за круглыми очками в металлической оправе постоянно бегали, что очень раздражало. Тщательно выглаженный серый твидовый костюм, лакированные туфли и хороший кожаный портфель, говорили о том, что, скорее всего, это же место он занимал и при советской администрации. Наверное, из раскаявшихся коммунистов, которые составляли большинство в новой администрации Рейхскомиссариата. Выяснять это у меня не было ни времени, ни желания.
В ресторане Рейхскомиссариата для старших офицеров я приобрел несколько марокканских апельсинов и пару плиток французского шоколада.
Блюме уверял, что в Минске вполне безопасно, поэтому мы поехали вдвоем на, предоставленном мне «Адлере», не считая водителя из НСКК.
До бывшей 1-ой советской, а ныне просто клинической больницы мы доехали быстро. Улице досталось сильно во время наших бомбардировок, даже один из больничных корпусов был разрушен, но больница работала, и главврач был на своем месте.
Руководитель больницы тоже остался от прежней власти — профессор Клумов (Евгений Владимирович Клумов (4 (16) декабря 1878, Москва — 13 февраля 1944, Малый Тростенец) — хирург и гинеколог, профессор медицины, участник Минского подполья, Герой Советского Союза). Он был довольно тучным мужчиной лет шестидесяти, но стариком не выглядел. Идеально белый и даже, по-моему, накрахмаленный халат. Слегка уставшее лицо. Хирург, наверное, решил я.
Профессор был достаточно дерзок с местным представителем администрации, который придирался буквально к каждому пункту финансовой документации, предоставленной главврачом. Я в этом ничего не понимал, но усердно изображал ревизора из Германии. Даже задал несколько ничего не значащих вопросов на тему того, довольны ли врачи больницы жалованьем при новой власти, хватает ли лекарств и продуктов питания и еще что-то такое же незначительное, что именно, даже не помню.