Шах одноглазому королю
Шрифт:
Наши военные, со свойственной немцам практичностью, отбуксировали все эти крылатые машины на край летного поля, выстроив их в одну, идеально ровную, шеренгу.
Где-то среди них стоял тот самый самолет, который какой-то пожилой фельдфебель назвал «самолетом ГПУ». Под таким названием он вошел во все наши документы и так в них и остался.
Это был русский биплан ПР-5 из состава 1-й отдельной авиационной эскадрильи Отдельной авиационной бригады Пограничных Войск НКВД Союза ССР, базировавшейся в подмосковном Быково на главном пограничном аэродроме русских. Экипаж бросил свою машину
Я тогда смотрел на эту бесконечную линию русских истребителей и не понимал, почему они не оказали ни малейшего сопротивления нашей авиации, двое суток бомбившей Минск? Они даже не попытались. Такими их и застали передовые части Вермахта. С полными баками и заряженными пулеметами.
Русские очень странный народ. Пока их солдаты проявляют чудеса доблести, оказывают отчаянное сопротивление нашим войскам, командиры просто бегут, зачастую, бросая все имущество и даже секретные документы, те самые документы, которые подлежат немедленному уничтожению в случае отступления.
Так было и в Минске. Советское командование бежало в Могилёв еще до начала бомбардировок, то есть, получается, в самый первый день войны. Они бросили все. Даже в их Доме правительства все архивы и документы остались в полной неприкосновенности.
Потом, по-моему, 3 июля Сталин все же пришел в себя и выступил с обращением, в котором, среди прочего, призвал не оставлять врагу никакой ценной утвари, истреблять скот, продукты, мосты, дороги и тому подобное.
Этого я тоже не мог понять. Получалось, что советы уже смирились с неминуемым поражением? Иначе зачем уничтожать все то, что тебе обязательно понадобится потом, когда враг покинет эту территорию?
Говорят, у женщин напрочь отсутствует логика. Не знаю, насколько это соответствует истине в отношении женщин, но в отношении русских это утверждение верно на сто процентов.
В результате указанного обращения Сталина (выступление И. В. Сталина по радио 3 июля 1941 г.) при отступлении советов многие города восточной Беларуси (например, Полоцк, Орша и Гомель) были сожжены. Несмотря на свое тяжелое положение на фронтах, советы также направляли отряды диверсантов и в наш тыл. В том же Минске отряды русских диверсантов устраивали поджоги. Очень много домов в центре города были сожжены, именно ими. Новый рынок был сожжен полностью. Сгорела Золотая горка, застроенная деревянными домами. Учитывая то, что водопровод был выведен из строя, тушить пожары было практически невозможно.
Все это по дороге в штаб-квартиру Небе, располагавшуюся в генеральном комиссариате, рассказал, сопровождавший меня, Вальтер Блюме — командир зондеркоманды 7а, заодно принявший на себя роль добровольного гида.
С самим Небе мы успели обменяться лишь коротким рукопожатием. Они с Гиммлером уехали на, специально подготовленном НСКК, (наряду с СС самостоятельное подразделение НСДАП являющееся ее моторизованной частью — автомобильным корпусом) роскошном «Хорхе» с номерами СС-1, а нам с Блюме достался менее роскошный штабной «Адлер-3Gd».
Блюме
Затем он служил в государственных полицейских управлениях Галле, Ганновера и Берлина до 1941 года.
В марте 1941 года Блюме был вызван в Дюбен, где ему была поручили набор кандидатов для айнзатцгрупп. В мае он уже сам принял на себя руководство зондеркомандой 7a, прикрепленной к айнзатцгруппе B, под командованием Артура Небе.
Тетушка Ю, как в Люфтваффе ласково называют самолет Ю-52, не самый комфортный вид транспорта. Узкие и низкие лавочки вдоль бортов, на которых я вместе с Гиммлером и офицерами его штаба провел в небе шесть часов, мало располагали к участию в светской беседе. Спать хотелось невыносимо, но, во-первых, мне не хотелось выглядеть заспанным на совещании у рейхсфюрера, которое он неминуемо устроит сразу по прибытии в комиссариат, а во-вторых это было просто невежливо по отношению к сопровождавшему меня Блюме, поэтому я делал вид, что внимательно слушаю и даже вставлял какие-то междометия, изображая непосредственное участие в беседе.
На самом деле я пропускал мимо ушей все, что он говорил. Мне было мало интересно, в какой срок в Минске восстановили водопровод и электростанцию, организовали гражданскую администрацию и торговлю, устроили еврейское гетто и как боролись с русскими диверсантами. Единственное, что я запомнил из получасового разговора — это то, что айнзатцгруппа Небе на сегодняшний день уничтожила порядка тридцати тысяч врагов рейха, на занятой нашими войсками территории, и то только, потому что сама цифра меня крайне поразила, учитывая, относительно, небольшую численность самой айнзатцгруппы.
Генеральный комиссариат располагался в трехэтажном длинном здании на Площади германской армии, которая при советах, естественно, именовалась площадью Свободы, а еще раньше Соборной. При советах в этом здании был Народный комиссариат труда и профсоюзные организации города, а до них присутственные места Минской губернии.
Блюме успел мне также сообщить, что в правой части здания на третьем этаже жилые помещения. На втором — вспомогательные службы, кухня, ресторан для старших офицеров и гостей. На первом — хозяйственные службы, кухня и ресторан для младших офицеров и прочих посетителей.
После прибытия рейхсфюрер сообщил. Что совещание через полчаса, давая возможность всем после перелета привести себя в порядок. Впрочем, меня это не касалось, я был вызван немедленно, после прибытия.
Гиммлер сказал, что официальной версией посещения нами Минска, является тривиальная инспекция, поэтому он в течение дня должен будет посетить оперный театр, картинную галерею, еврейское гетто, дулаг 126 пересыльный лагерь, организованный для русских военнопленных в казармах бывшего советского артполка, поговорить с крестьянами «общего двора», как теперь стали называться русские колхозы, а вечером Небе устроит для него показательную экзекуцию. Достаточно насыщенная программа для одного дня, от которой я, к счастью, буду освобожден.