Шантажистка

Пирсон Кит А.

— Ты уже начинаешь серьезно действовать мне на нервы. Когда же ты оставишь меня в покое?

— О, ответ на это тебе известен, и мое предложение по-прежнему в силе.

— Да ты просто бредишь! И лишь понапрасну тратишь время.

— Возможно. Но у меня для тебя подарочек. То самое основное блюдо!

Габби достает из сумочки серебряную шкатулку. Медленно, с нарочитой осторожностью ставит ее на стол и откидывается на спинку стула.

— Ну и зачем мне этот хлам? — фыркаю я и пожимаю плечами.

— Если

честно, это мой козырь для торга, а вовсе не подарок. Оставляю его тебе на двадцать четыре часа, после чего, смею надеяться, ты уже будешь готов принять мое предложение. Иначе мои требования возрастут.

Видя мое озадаченное выражение лица, женщина по пунктам разъясняет угрозу:

— Через двадцать четыре часа ты согласишься продать Хансворт-Холл за один фунт. Если нет, мое предложение увеличится до двух фунтов, но тогда тебе придется отдать и квартиру на Темпл-авеню.

— Что-что? Откуда тебе известно про мою квартиру?

— У меня есть источники.

По природе человек я отнюдь не агрессивный, но эта чертова баба воистину испытывает мое терпение.

— Ни. За. Что! — отрезаю я. — Да я лучше раздарю свою недвижимость, чем продам тебе за какую угодно цену!

Габби встает и стучит наманикюренным ноготком по крышке шкатулки.

— Я бы на твоем месте заглянула сюда, прежде чем принимать опрометчивые решения. До завтра.

Она одаривает меня выразительным взглядом и уходит, прежде чем я успеваю найти достойный ответ.

Делаю несколько жадных глотков пива, а затем пару глубоких вдохов. Пока я пытаюсь успокоиться, взгляд мой падает на оставленную шкатулку. Размером не больше книжки, вещица смахивает на серебряную, хотя, судя по налету, скорее это олово. Узор на крышке нанесен станочным гравированием, что относит поделку к послевоенному периоду. Стало быть, ценности вещица собой не представляет. Впрочем, по мнению Габби, ценно ее содержимое.

Продолжаю разглядывать шкатулку, не осмеливаясь заглянуть под крышку, и тут подают мой ужин. Сейчас я только рад отвлечься.

— Заказывал пюре с колбасками?

Поднимаю взгляд на нависшую фигуру официанта.

— Фрэнк поставил вас и на обслуживание столиков?

— Да уж, без дела сидеть не дает, — отвечает Клемент и ставит поднос рядом со шкатулкой.

После моей благодарности за доставленную еду великан, вопреки моим ожиданиям, не удаляется, но склоняется над столом и рассматривает шкатулку.

— «Будь собой», — бормочет он.

— Простите?

— Надпись тут. Это же латынь, верно?

Подаюсь вперед и в тусклом свете кое-как разбираю среди выгравированных завитушек на крышке слова «Qui Estis».

— Да, верно, — отвечаю я, стараясь скрыть удивление. — Знаете латынь?

— Ни бум-бум.

— Но…

— Не спрашивай. А что за шкатулка?

—

Понятия не имею. Помните женщину, что приходила сюда прошлым вечером?

— Шельму-то?

— Ее самую. Она-то и дала мне эту штуковину.

Прекратив изводить меня вопросами, Клемент медленно проводит пальцем по крышке шкатулки, задумчиво разглядывая безделушку. На несколько секунд воцаряется неловкое молчание, однако я не испытываю ни малейшего желания интересоваться мотивами его странного поведения.

Внезапно он возвращается в реальность и пристально смотрит на меня:

— Дай знать, если что понадобится.

— Обязательно, спасибо.

Великан направляется к стойке, но вдруг останавливается:

— Я имею в виду, Билл, если понадобится что угодно. Просто дай знать, договорились?

Что-то в интонации Клемента наводит меня на мысль, что подразумевает он нечто большее, нежели специи к блюду. Впрочем, прежде чем я собираюсь с духом поинтересоваться, как далеко простирается его предложение, он уже уходит.

Решаю, что открыть шкатулку я пока не готов, и минут пять ковыряюсь вилкой в тарелке. Ларчик, однако, не дает мне покоя, так и притягивая взгляд. Что еще хуже, один его вид наполняет меня безотчетным страхом. Неприятное ощущение окончательно перебивает остатки аппетита, и в конце концов я сдаюсь и откладываю вилку и нож.

Делаю еще один глоток пива и смотрю на вещицу. Ни дать ни взять ящик Пандоры.

«Уильям, соберись».

И то верно. Какой бы козырь Габби ни припрятала в рукаве, неведением я ничего не добьюсь. Решительно открываю крышку.

Не знаю, что я ожидал под ней обнаружить, но точно не конверт кремового цвета с надписанным моим именем. В голову сразу же приходит мысль, что письмо от Габби, вот только зачем вручать его в оловянной шкатулке?

Беру конверт и внимательно рассматриваю. Судя по плотной качественной бумаге, отправитель знает толк в высокосортной канцелярской продукции. Но если это письмо шантажистки, разве не лучше использовать обычный конверт, владельца которого практически невозможно вычислить?

Я начинаю догадываться, что письмо вовсе не от Габби.

Клапан конверта загнут вовнутрь, а не заклеен. Открываю его и извлекаю одиночный листок такой же дорогой писчей бумаги. Медленно разворачиваю послание.

— Боже мой!

Мне требуется всего лишь мгновение для осознания, что же я держу в руках: отцовский именной бланк с вытисненными сусалью титулом и адресом. Ниже шесть абзацев рукописного текста и дата.

— 21 ноября 1999 года, — произношу я шепотом.

Значение этой даты мне трудно недооценить: на следующий день отец умер. И тогда я осознаю всю значимость обнаруженного послания. Что бы ни говорилось в этих шести абзацах, в них выражены последние мысли отца.