Шесть рассказов
Шрифт:
Жили они с мужем дружно. Рюкити года три служил кондуктором, потом помогал отцу в хозяйстве, был маклером по покупке и продаже недвижимого имущества. Учиться он бросил, даже среднюю школу не закончил.
Внешне он был грубоват, но все его любили за отзывчивость и доброту. Рюкити выглядел на два-три года старше Тиоко. Роста он был высокого, но был худ и казался слабым мужчиной. Как-то его вызвали в комиссариат. Там ему сказали, что сердце у него здоровое и что ему только и служить в пехоте...
Тиоко эту ночь провела одна. Когда она утром проснулась, Ехэй уже не спал. Небо
Ёхэй сидел на полу возле печки и считал деньги. Тиоко удивилась. Где он их взял? Она молча пошла на кухню.
— Погоди-ка!
Тиоко остановилась.
— Возьми вот тут сколько есть и сегодня же хорошенько попроси...
Торгуя картофелем, рыбой, яйцами, Ёхэй постепенно скопил небольшую сумму. В деревянной коробочке, в какой школьники обычно носят завтрак, у него лежало около шестисот иен.
— Может быть, маловато будет... Попроси акушерку... Скажи, мол, родители бедные, больше не могут. Глядишь, и обойдется.
Ёхэй спешил уладить дело, а то вот-вот вернется Рюкити.
— Хорошо,— ответила Тиоко. Она незаметно утерла нос завязками момпэ 25. Волосы у нее растрепались, и сама она готова была расплакаться. Перед тем как пойти в родильный дом, ей хотелось посоветоваться с сестрой. Если она не согласится, оставалось только махнуть на все рукой. Ведь ребенок не кошка и не собачонка — не так-то просто его отдать чужим. А тут еще такой уродец. Это сперва очень огорчало Тиоко, но за месяц она уже привыкла к ребенку, и теперь ей было безразлично, какой он, красивый или некрасивый. И жалость к нему усиливалась в ней с каждым днем. Ей очень хотелось, чтобы Ехэй хоть разок посмотрел на ребенка, подержал бы его на руках, перед тем как она отдаст его в чужую семью. Но сказать Ехэю об этом она не смела.
Тиоко взяла деньги и пошла на кухню. Она развела огонь и быстро приготовила скудный завтрак. Потом, захватив приготовленный с вечера узелок, она вышла из дому.
Как обсыпанная снегом изгородь, стояла возле дома живая стена из белой спиреи; кое-где уже алели ярко-красные азалии. Приветливо сверкала светло-голубая река, над водой струился легкий туман. Со стороны плотины доносились оживленные голоса детей.
Тиоко вспомнила про Таро и Кокити, и теперь мысль о сыновьях не давала ей покоя: «И из дома не уйдешь и руки на себя наложить нельзя. А все из-за них». И ей казалось, что положение у нее безвыходное. Мысли в голове путались, она чувствовала легкое головокружение.
Тиоко пришла в родильный дом. Девочку по-прежнему мучил понос. Когда акушерка сказала, что Ито уже выбрал себе ребенка, Тиоко совсем упала духом.
Два дня Тиоко провела в родильном доме. На третий день, оставив деньги у акушерки, она вернулась к себе. Ехэй был занят работой. Он купил побеги бамбука 26 и теперь укладывал их в тележку, чтобы везти на рынок в Токио. Настроение у него было плохое, он даже не хотел начинать разговор:
— Ито взял
— Вчера вечером Фусако здесь была,— сказал Ехэй.—Говорит, чтобы мы взяли ребят.
— Ну вот! Да, ведь и в самом деле, больше двух месяцев они там... А за ними гляди да гляди. Надоели им, видно.
— Знаешь, а Рюкити уже вернулся, — неожиданно сказал Ёхэй.
У Тиоко часто забилось сердце.
— Письмо пришло?
— Телеграмма из Сасэбо.
Тиоко беспомощно опустилась на ступеньки террасы. Прямо на площади лежала огромная груда строительного камня. Рядом красовалась новенькая большая вывеска: «Склад строительного камня деревни Ягиго...» Тиоко пыталась прочитать надпись до конца, но не смогла: черные буквы плясали перед глазами, то увеличиваясь, то уменьшаясь. Где-то снова пела иволга.
— Когда ж он будет здесь? — вымолвила она наконец.
— Завтра, должно быть...
Подошел какой-то мужчина, с виду торговец, и спросил яиц. Ёхэй вынес из дома корзину с яйцами, просмотрел их на свет и переложил в лукошко покупателя ровно тридцать штук. Тот подал стоиеновый кредитный билет, от сдачи отказался и ушел. Тиоко посмотрела ему вслед и почувствовала что-то недоброе. Она даже вздрогнула: «Не смерть ли это за мной приходила?»
У странного покупателя не было одного уха.
— Ой, какой страшный! — прошептала Тиоко.
Ёхэй, закончив приготовления, прицепил тележку к велосипеду и, сказав, что вернется вечером, нажал на педали.
Как только Ёхэй скрылся, Тиоко вошла в дом и направилась в комнату, где лежала свекровь. Мацу, лежа на боку, пыталась отодвинуть от себя ночной горшок.
— Матушка, вы сами...
Та затрясла головой. Как она исхудала! Кожа да кости! Но в слабом теле еще теплилась жизнь.
— Матушка, Рюкити вернулся, слышите!—сказала Тиоко на ухо свекрови.
Не меняя выражения лица, Мацу пристально посмотрела ей в глаза. И от ее острого, как нож, взгляда щемящая боль вошла в сердце Тиоко. Она почувствовала себя совсем одинокой. И пусть вернется Рюкити, она все равно не обретет спокойствия. Прежнюю жизнь не вернуть. Боль в сердце сделалась невыносимой, и Тиоко вышла на улицу.
Водная гладь реки ослепительно сверкала в лучах полуденного весеннего солнца, к которому жадно тянулись ярко-зеленые всходы пшеницы на полях. Кругом было столько света и тепла.
Тиоко спустилась по тропинке к самой воде. Ей казалось, что все кончено, что уже ничего нельзя изменить. «Умру», — шептала она единственное слово. Это говорило ее сердце — все остальное хотело жить. Тело настойчиво просило: «Не умирай», но обессиленная душа, словно капризничая, кричала: «Умру!»
Тиоко взошла на обомшелый от времени мостик и посмотрела в воду. Река ей всегда казалась ненасытней: «И откуда она берет столько воды?»
Светло-зеленая вода, по которой плыли клочки соломы, робко набегала на илистый берег. Низко над водой летела птица с длинным зеленым хвостом. По насыпи плотины ехал одинокий велосипедист.