Широкое течение
Шрифт:
ловна, — Люся умная девочка, она ничего лишнего себе
не позволит. Я знаю! А работать она успеет, еще нарабо¬
тается вдоволь, — жизнь только начинается.
Леонид Гордеевич тяжко вздохнул и покорился, от¬
метив про себя, что вот и опять не может настоять на
своем.
— Я был не сдержан с тобой, прости, — пряча гла¬
за, промолвил он и тихонько погладил пальцами ее седе¬
ющий висок.
Получив гонорар за журнальную статью и премиаль¬
ные,
на юг; но держался он с ней отчужденно, суховато, с нг-
вылившейся внутренней досадой.
— У других сыновья и дочери в школы, в институты
пошли, а мы свою на курорт проводили, — с горечью ска¬
зал он жене, возвращаясь с вокзала.
...Отогревшись немного, Люся повернулась и безотрыв¬
но, зачарованно стала глядеть на знакомую с детства
картину на стене: лошадь, напрягаясь, везла большой воз
сена по зимней дороге. Нижняя половина картины была
освещена ярче верхней, абажур покачивался, свет пере¬
мещался, и казалось, что лошадь ожила и двигается.
— Что примолкла? Промерзла? — заговорила Надеж¬
да Павловна.
— Мне сегодня было скучно что-то, — задумчиво ото¬
звалась дочь.
— Не всегда же должно быть весело, птичка. — Лежа
на боку, спиной к дочери, Надежда Павловна повернула
голову. — Где ты была? О, в Художественном, «Три се¬
стры»! С Антиповым?
— И пьеса грустная, беспросветная какая-то, точно
на меня черное покрывало накинули, — пожаловалась
Люся, — и Константин тоже... Я заметила, мама, что он
никогда не смеется, а только усмехается, и всегда по-раз¬
ному, в зависимости от причины, вызвавшей эту ус¬
мешку...
— А того парня из кузницы, Антона, ты встреча¬
ешь? — заинтересовалась Надежда Павловна и легла на
спину, положив на грудь книгу. — Как сейчас вижу его—
стоит в прихожей у вешалки, про весь свет забыл... Я по¬
няла, что он тебя любит.
— Да, он мне сказал об этом в тот же вечер. Надо
будет спросить о нем у Антипова.
Замолчали. Вошел Леонид Гордеевич, в жилете, с
расстегнутым воротом рубашки, взглянув на стенные ча¬
сы, обеспокоенно спросил:
— Людмилы еще нет?
— Давно пришла. Вот рядом со мной лежит, — по¬
спешно ответила Надежда Павловна.
— Все покрываешь, — осуждающе произнес он, тере¬
бя бороду. — По танцулькам порхает, дома не посидит...
— Какие танцульки? Она в МХАТе была. «Три'сест’
ры» смотрела,
— «Три сестры»... Три... Было бы, пожалуй, лучше,
если бы их было три, а то вот только одна,
договорил, скрылся за дверыо.
Люся опять уткнулась в шею матери.
Всю ночь и утро шел снег, укрыл лужи, рыжие пятна
сырой осенней земли, завалил рытвины и ямы, мягко лег
на стеклянные крыши корпусов, на асфальт, и, не трону¬
тый закопченным дыханием цехов, плескал в окна чис¬
тый, радостный свет; изредка в незастекленный квадрат
крыши залетала снежинка, испуганно трепетала в синем
прозрачном дыму, таяла и прохладной каплей падала на
чье-нибудь горячее лицо.
Эту неделю бригада Полутенина работала во вторую
смену. После утренних занятий Антон пришел в цех за¬
долго до сигнала. Наблюдая за Камилем Саляхитдино-
вым, он все более изумлялся: поддержка товарищей как
бы щедро напитала его веселой яростью и отвагой.
«Как все-таки мало человеку надо, — подумал Ан¬
тон. — Оказывается, вот ему, в сущности, не хватало са-
мой малости — простого человеческого внимания. А мо-
жет быть, это главное, без чего невозможна жизнь?
Конечно! Внимание! Это прежде всего желание понять
V человека, помочь ему, поддержать... А особенно в труд-
– ную минуту... А Камиль даже не понимает, почему ему
стало легче жить...».
После того памятного дня, когда Камиль впервые на¬
чал выполнять норму, взгляд его на себя, на свою рабо¬
ту и на окружающих круто переменился. Точно долгое
время с большим усилием взбирался он по крутизне,
скользил, скатывался назад и вот достиг, наконец, вер¬
шины перевала, откуда все видно и где легче дышится.
«Что со мной делается? Ай-яй! —с удивлением думал
Саляхитдинов. — Почему меня так тянет в кузницу, к мо¬
лоту?»
И на Сарафанова тоже повлияла эта перемена; он
стал менее угрюмым, наоборот — даже веселым, провор-
ным; он красиво и ловко играл кочережкой; раскаленная
болванка плавно выписывала в -воздухе дугу от печи к
молоту.
Камиль заметил, за собой, что ходит он по кузнице
прямо, с достоинством, глаз не прячет, а смотрит по сто-
ронам открыто и даже с гордостью; он ощутил неведо¬
мый ранее сладкий, пьянящий вкус труда. В работе был
неистов, напорист, подбадривал Илью Сарафанова, кря¬
кал, ухал, в короткие передышки пронзительно смеялся:
он все более походил на факира, с огнем и громом вы¬
полняющего свой самый трудный номер.
Однажды на вечере кузнецов во Дворце культуры, си¬