Широкое течение
Шрифт:
учился.
В конце смены Олег подсчитал откованные детали и
удалился, усталый и самодовольный, небрежно пригласив
Антона идти домой. Но Антоном все настойчивее овладе¬
вало желание доказать Дарьину, что он сумеет управить¬
ся с этой деталью.
Цех опустел, грохот утих, за окнами белел во тьме
снег. На небе, правее трубы, пылала лазоревая звезда.
Морозило. В корпусе перекликались наладчики и слесари.
Отыскав десятка
старшего мастера, попросил:
— Дядя Вася, я нашел несколько некачественных
болванок, разрешите мне обработать их?
— Что за новости? Ступай домой...
— Дарьин-то не дал мне... — пожаловался Антон.
— Не дал? Ах, сатана! — вскричал Василий Тимофе¬
евич, и Антон не понял, восхищается он им или осуж¬
дает. — Вот так дружка ты заимел! — Сняв кепку, погла¬
дил бритый череп, из-под ладони испытующе покосился
на парня, сжалился: — Ладно, только зря не бухай. Я
подойду после...
Антон подождал, пока нагреется металл, пустил мо¬
лот, вынул заготовку, аккуратно положил на штамп и
нажал педаль. Гулко разнеслись по корпусам пять оди¬
ноких ударов. Поковка не получилась.
«А вот сейчас' выйдет. Должно выйти» — убеждал
себя Антон.
Выкатил кочережкой вторую, подхватил клещами, по¬
нес, положил, надавив педаль, ударил раз, остановился,
обследовал, поправил в ручье, ударил еще раз, опять
взглянул, опять поправил. Но и эта деталь не вышла, —
металл не заполнил формы; откинув в сторону поковку,
Антон опять упрямо повторил: «Врешь. Выйдешь! Сейчас
обязательно выйдет. Эта наверняка получится».
Достал из печи третью заготовку, с надеждой опус¬
тил на штамп, и вспышка озарила его беспокойное, как
будто похудевшее лицо, сосредоточенные, немигающие
глаза. Опять брак!
«Что такое?!» — подумал он тоскливо и огляделся: в
Корпусе было тихо, пустынно, полутемно; приподнятое
вначале настроение угасало. Не вышли четвертая, пятая
и шестая поковки. Антон отшвыривал их рывками, с до¬
садой, переводил дыхание и опять поворачивался к печи,
брался за кочергу. Он вытягивал новую болванку, зажи¬
мал ее клещами, — она притягивала его взгляд слепящи¬
ми, переливающимися, какими-то чарующими тонами, —
и с мольбой и отчаянием шептал, точно в этом искря¬
щемся куске металла заключалась его судьба, его сча¬
стье:
— Выйди!.. Пожалуйста!.. Хоть один раз!.. Голубуш¬
ка!..
Но сталь мстительно кидала в лицо ему раскаленные
брызги, шипела, меркла, не покорялась —
перекашиваясь. Антон обливался потом, каждая заготов¬
ка вытягивала силы, опустошала; у него кружилась голо¬
ва, слабели ноги, и полночная тишина гнетуще давила
на плечи.
«Ну что делать?»—думал он, устало свесив руки.—
Надо бросить сегодня, завтра еще попробую... Пойду
домой, усну». — Но не уходил. Какая-то независимая от
него сила, упрямство удерживали тут; на секунду пред¬
ставил Дарьина, его снисходительную усмешку, его го¬
лос: «Рискованно: ногти не обломай». Это заставило со¬
брать силы, кинуться к печи и выхватить еще одну бол¬
ванку.
«Я неуверенно штампую, смелее надо, крепче», —
убеждал он себя, восстанавливая в памяти приемы Дарь¬
ина, Фомы Прохоровича, их движения.
Отковал еще две детали — и испортил: у одной пере¬
кос, вторая не заполнила формы. В ярости грохнул об
пол клещами, метнулся к окну, ткнулся лбом в стекло и
заплакал — от ненависти к себе, к молоту, оттого, что
устал, что голоден, что уже поздно — за полночь, что не
удалась ни одна поковка.
И вдруг на какое-то мгновение он увидел свое село,
родную избу, прудик перед окнами, высокие ветлы, густо
закиданные грачиными гнездами, и себя — маленького
парнишку Антошку; вот он карабкается по сучьям ветлы,
все выше, выше, к гнездам, выше гнезд! Грачи всполо-
шенно хлопают крыльями, в беспокойстве кружатся над
деревьями, хрипло и надсадно кричат. А снизу доносится
тревожный и в то же время ласковый голос матери: «Ан¬
тошка! Антошка! Куда ты залез, бесенок? Упадешь ведь!
Слезай, тебе говорят! Слышишь?».
А Антошка уже выше гнезд, деревья плавно качаются
какими-то кругами, тонкие сучья гнутся; и страшно и
гладко — дух захватывает! Оттуда все кажется ему ма¬
леньким: мать внизу, изба, корова; далеко видна Волга,
заречный лес, в пойме люди косят траву, по реке идет
буксирный пароход с баржами. Красота!..
«Антоша! — зовет мать. — Да куда же ты забрался,
батюшки мои! Слезай, сынок, упадешь ведь, разобьешь¬
ся! А то я отца позову».
Но голос матери заглушается грачиным криком...
...Антон очнулся, когда Василий Тимофеевич тронул
его за плечо.
— Чего уткнулся в окошко! Солнышка ждешь? Оно
еще по Африке, небось, гуляет — когда-то вспомнит про
нашу кузницу! — Старший мастер был голосист и ожив¬