Школа в Кармартене
Шрифт:
Все затаились.
– А что, вы играли на валлийском рожке с детства? – шепотом спросила Керидвен.
– Да, – шепотом ответил Кервин Квирт. – Это почему-то входило в одну обойму с дворцовым этикетом, геральдикой и бальными танцами.
– Вот это да! А откуда же вам удалось почерпнуть сведения о реальном мире?
– В детстве, – шепотом сказал Кервин Квирт, – родители привезли меня в эту школу, потому что много слышали о ней. По-моему, слышали они о ней в основном от меня. У них почему-то сложилось мнение, что это какой-то пансион для наследников благородных семейств. Когда они привезли меня в школу, они думали оставить меня здесь года на четыре, не больше. Про 12-тилетнее обучение они, конечно, не знали. Мне
– А как же 12-тилетнее обучение? – прошептала Морвидд.
– Через четыре года я сделал вид, что закончил школу. Я вернулся на лето домой, а осенью якобы отправился в поездку по Фландрии, оттуда меня вдруг потянуло в Альгамбру… ну, и так далее. До сих пор разъезжаю.
К тому времени, когда вышла мышь и поела все крошки, Кервин Квирт и девочки были по горло увлечены разговором.
– Никогда не думала, что это такое замечательное занятие – ждать мышь, – шепотом сказала раскрасневшаяся Керидвен. – Нужно сделать это традицией. Приглашать друзей и вообще… Ведь если кто понимает, ждать мышь – это потрясающее развлечение!
– Да, но для этого, – сказал Кервин Квирт, потянувшийся было к мыши, – как ни крути, мышь должна быть.
И он задержал над мышью руку с кружевным платком.
– Верно, – согласилась Керидвен. – Но ведь это же очень хорошо, когда есть мышь, как вы думаете?
– Пожалуй, – в раздумье сказал Кервин Квирт, складывая и пряча платок. – Пожалуй, в этом что-то есть.
– Мои научные тетради – в библиотеке, записи по текущему эксперименту – в лаборатории, – скороговоркой говорил Кервин Квирт Мерлину, терзая в руке кружевной платок. – У Горонви иногда идет носом кровь, надо сказать об этом Мак Кехту. Гвенллиан потеряла записную книжку, я ее нашел, вот она.
Первокурсники трагически облепили Кервина Квирта. Все понимали, что он может не вернуться.
– Вам очень хорошо с косичкой, – утешала его Крейри. Она говорила о напудренном парике, который Кервин Квирт примерил, прежде чем убрать в саквояж. – А у вас в семье все так ходят?
– Нет, в этот раз особенно большой костюмированный прием. И бал, – сквозь зубы объяснил Кервин Квирт, причем лицо его при этих словах исказилось.
– Прием, надо же. Ой, я давно хотел спросить: в какой руке держат салфетку?
– А вот такая бывает вилка с двумя зубчиками, вроде как фруктовая, только маленькая, – она для чего?
– А если у тебя слева шесть вилок, а не пять, то для чего шестая?
– Я обязательно объясню вам когда-нибудь, – сдавленным голосом сказал Кервин Квирт и, делая над собой усилие, высвободил руки. Ллевелис неохотно отпустил его рукав, ибо с любопытством рассматривал запонку.
– А что это? – спросил он.
– Это мой фамильный герб. Заяц, преследующий борзую, на красном поле, – вздохнул Кервин Квирт. Его шаги простучали по плитам двора, испещренным пятнами рассветного солнца, и дверь, ведущая в школу и из школы, захлопнулась за ним.
– При том, что вся его жизнь является костюмированным балом, – вздохнул Мерлин, – авось вытерпит как-нибудь и это. Вот чья любовь к родителям вызывает восхищение, – назидательно обратился он ко всем. – А ну-ка, поскакали все быстро и написали письма родителям! – шикнул он на первый курс. – Куда-а? – с этими словами он подзадержал Ллевелиса, Гвидиона и Керидвен, дочь Пеблига, на всякий случай некоторое
– Ну, вы рисовать-то умеете хоть чуть-чуть?
Вопрос был задан таким тоном, как будто ничего хорошего от их способностей к рисованию он заранее не ждал. Сказав это, он немедленно повернулся к ним спиной и стал копаться в шкафу. Мерлин извлек из ларчика краски и кисти и сунул им в руки заляпанные тюбики, баночки и тряпочки.
– Ну, значит, так. Вы, конечно, знаете, что у нас в школе живут черепахи… расписные?
У учеников пропал дар речи.
…Проходя как раз на днях с Мэлдуном через небольшой, с четырех сторон замкнутый солнечный дворик в Южной четверти, где грелись на солнышке на камнях добрые две сотни расписных черепах, Мерлин оглядел их привычно-одобрительным взглядом, но потом спохватился и строго спросил:
– Почему все расписные, а вон те не расписные?
– Так это новые народились. Вы же сюда лет триста не заглядывали, коллега! – не задумываясь ответил Мэлдун. – Нерасписанные – это молодняк, им всего-то лет по сто пятьдесят. Не успели еще расписать.
– Непорядок, – буркнул Мерлин.
И вот теперь он объяснял онемевшим первокурсникам:
– Тех, что новые, без узоров, распишете. Только очень модерном-то не увлекайтесь. Ну, и из старых – посмотрите там хозяйским глазом: если где какая облупилась, – значит, подновите.
Керидвен рассматривала баночки с красками. На ближайшей аккуратными буквами было пропечатано: «Для росписи черепах. Лазурная».
– Вот и золотую красочку вам даю, держите, кому? – оживленно суетился Мерлин. – Тех, что помельче, – тоненькой кисточкой, знаете, как пасхальное яйцо. Ну, а крупных – на усмотрение, только новыми-то веяниями не увлекайтесь, говорю.
Ллевелис набрался храбрости и спросил, что Мерлин подразумевает под модерном и новыми веяниями. Оказалось, Византию. Пообещав не злоупотреблять византийским стилем росписи, все пошли в указанный дворик и действительно обнаружили там очерченный Мерлином фронт работ. Расписные черепахи мирно дремали или пощипывали листья одуванчиков, иногда переползая с места на место. Некоторые в самом деле были не расписаны. Гвидион пооткрывал банки с краской, почтительно протер тряпочкой близлежащую черепаху и начал рисовать на ней растительно-птичий орнамент, который у всякого человека кельтского происхождения как-то выходит из-под рук сам собой. Керидвен подумала, подумала, постучала ногтем по черепахе, чтобы та спряталась, и начала изображать в три цвета сцену вроде тех, что бывают на древнегреческих амфорах, гидриях, кратерах, киликах, канфарах, скифосах, ситулах, киафах, ольпах, келебах и ойнохоях: словом, кто-то душит кого-то в колыбели. С Ллевелисом было не так просто: он дважды начинал и дважды бросал и споласкивал черепаху в фонтане, так что черепаха даже стремилась от него уплыть, интенсивно работая лапами. Наконец его посетило вдохновение, и в стиле наскальных рисунков из пещер плейстоцена он убедительно изобразил громадного зайца, преследующего свору борзых.
Гвенллиан, дочь Марха, стояла на пороге школы и робко прихорашивалась. Она раздумывала, выйти ли ей в город и купить там дорогие бусы или просто нанизать ягоды рябины на обычную суровую нитку и никуда не ходить. В это время кто-то звякнул бронзовым молотком с противоположной стороны двери, потянул за ручку и вошел. По виду его было совершенно ясно, что это новичок, который в школе впервые, но сбит с толку он отнюдь не был. Это был растрепанный молодой человек в клетчатой юбке, с лицом, которое можно было просто сразу чеканить на монетах, настолько несгибаемая воля на нем рисовалась. Сопровождаемый ароматом горного вереска и шалфея и извечным, хотя и небанально насвистываемым мотивом «Зеленых рукавов», в школе появился Фингалл МакКольм.