Школа
Шрифт:
В обед мне дают куриного бульона. Говно, конечно, а не еда, но в животе уже давно урчит с голодухи, и я его выпиваю. Потом – тихий час. Мужики все лежат с книжками.
Бородатый спрашивает:
– А у тебя что, книжки нет?
– Не-а.
– Тогда держи. – Он берет со своей тумбочки и сует мне книгу: Эрнест Хемингуэй, «Острова в океане». – Почитай вот, а то просто так лежать – охуеешь.
Я начинаю читать, странице на третьей вырубаюсь.
После тихого часа приходит мамаша. Поверх пальто на ней белый
– Ну и напугал ты нас, Сережа. А виной всему – пьянство твое это, уличное времяпровождение. Когда твой друг привел тебя вчера – ты весь в крови, пьяный, языком чуть шевелишь, – я думала, у меня инфаркт случится. Ты меня так скоро в гроб загонишь. А если бы он тебя насмерть? Ты о нас подумал, что с нами было бы? Единственный сын, называется, надежда и опора…
Она плачет, вытаскивает из сумки мятый платок, трет глаза.
– Надо в милицию подать заявление. Сам ты еще не сможешь дойти, так я бумаги принесла – напиши, как все было, а я отнесу.
– Ты что? Какое заявление?
– Как «какое»? Он же тебя порезал ножом, он тебя убить мог.
– И ты думаешь – менты его найдут? Я его сам не разглядел толком, тем более не запомнил. Кинь ты дурное.
Мамаша смотрит по сторонам.
– А я вот тебе сока гранатового принесла, попьешь. От него рана быстрее заживет. Врач сказал, что порез неглубокий, внутренние органы не повреждены, несколько дней полежишь – и домой.
Я киваю.
– А сигарет не догадалась принести?
– А я уж думала – сейчас тебе не до сигарет будет, курить хоть здесь бросишь.
Она кривится, потом достает из сумки две пачки «Столичных» и два коробка спичек.
– Ну, я пошла, наверно. Завтра еще приду.
Я стою в коридоре – врач сказал, что сидеть пока нельзя: можно только лежать и стоять. Несколько мужиков доколупываются до молодой санитарки Гали – она шваброй моет пол. Ничего такая: черненькая, карие глаза и родинка под носом.
– Хорошо мой пол, Галина, – говорит лысый дядька из другой палаты. – А то все главврачу расскажу, он тебе вставит по первое число.
– Что он ей вставит, а, Колян? – спрашивает другой мужик, и все рогочут.
– А мне ты ничего помыть не хочешь? – под калывается Володя. Он с нашей палаты, работает водилой на автобусе, на двадцать третьем маршруте – «Облбольница – Тубдиспансер».
Галя всех нас ненавидит, но ничего не говорит, только морщится и кривит губы. Она, видно, уже привыкла, что все мужики хотят ее отодрать.
Она переходит на другой конец коридора, и Володя говорит:
– Вот бы ее завести в туалет, и раком.
– Ага, раскатал губу, так она тебе и даст, – хохочет лысый.
Из женской палаты выходит баба, садится в свободное кресло. Все мужики
Володя приходит минут через пять.
– Ну, как? – спрашивают мужики.
– Ну ее в жопу. Дурная – и все тут.
– Что она тебе сказала?
– Типа – ей это не надо. Дурная, бля. А то взял бы у медсестры ключ от ванны, завел…
– И раком, и следующая остановка – Кожвендиспансер! – говорит бородатый.
Мы ржем.
После ужина лежу в палате, читать лень. Бородатый базарит:
– У меня брат – он тринадцать лет на Севере прожил – знаете, из чего кресло сделал? Из моржовых хуев.
– Пиздишь, – говорит Володя.
– Все как есть говорю. Оно потому и говорят – «хуй моржовый», что со всех зверей только у моржа костяной хуй, и больше ни у кого.
– А я раз пошел с мужиками на охоту, на медведицу, – говорит мужик на угловой кровати, через проход. – Медведица – она та же баба, когда на задние лапы встанет: и цыцки у нее, и пизденка…
– Слушайте анекдот! – говорит Володя. – Идет Вини-Пух по лесу, видит – баба голая лежит и за горает. Он между ног идет, подходит к пизде. Ага – ежик! «Ежик, а почему ты так воняешь? Ты что, сдох?»
Под утро в палату привозят пацана – ему сделали аппендицит. После завтрака он уже на ногах, мы с ним курим в туалете мои «Столичные». Пацан коротко стриженный, круглолицый, любит давить лыбу – смахивает на Йогана. Бабам такие нравятся. Западло будет, если он кого-нибудь раскрутит в больнице, а я нет.
Я спрашиваю:
– Ты учишься где или работаешь?
– Я, это самое, со спецучилища.
– А за что?
– Так, отъебошили с пацанами одного гондона. До хуя на себя брал. А ты сам с Могилева?
– Да.
– А я с Бобруйска. В Могилеве у меня родичи. На Шмидта живут. Знаешь?
– Ага.
– Надо с сестричками попиздеть насчет спирта – у них его до хуя. Ебануть надо – сам понимаешь. Там насчет этого дела – не очень…
– А тебя привезли без охраны?
– Не, как это, на хуй, без охраны? На воронке, бля, и два вертухая ебучих. Привезли и уебали. Они ж вертухая в палате не посадят.
– Значит, никто тебя не пасет, можешь уйти, если захочешь?
– Ну, могу, а на хуй это надо? Это ж – побег, хуе-мое, а мне, бля, полгода оттянуть – и пиздец.
На тихом часу пацана нет. Я выхожу посцать – он сидит около поста и базарит с сестричкой, что-то ей втирает, лыбится.
После ужина подходит ко мне.
– Пошли ебанем.
– Где?
– В подвале. Где еще? Подваливай сейчас к лифтам.
Я жду его на площадке у лифтов. Там толкутся несколько человек – пришли к кому-то, а время неприемное, в палату не пускают. Один дядька с авоськой говорит мне: