Школа
Шрифт:
– Ну, допустим, с Ветров.
– А почему «допустим»?
– А это что, допрос?
– Нет, так просто. Интересно.
– А не засунул бы ты свой интерес знаешь куда?
Шизик просыпается и начинает реветь. Рядом с ним – уже другой амбал, не тот, что был утром. Он подходит к посту и что-то говорит сестре.
– Что это было? – спрашивает баба.
– Так, пацан из дурдома. Проснулся вот.
– И что, он так просто здесь лежит?
– А ты что, раньше его не видела?
– Ну я же не знала, что он с дурдома.
– А откуда,
– А ты здесь давно?
– Три дня.
– И что с тобой такое?
– Так, пописали. А у тебя?
– Аппендицит.
– Что, резать будут?
– Нет. Просто приступ. Таблетки дают, уколы.
– А-а-а.
– Ну, спасибо за разговор, я пошла в палату.
Я тоже прусь в палату, ложусь на кровать. Делать нечего. Читать надоело – читал эту книгу на тихом часу: мужики страниц сто тянули рыбину – сорвалась.
Утром насчет Григоровича подняли хай – когда заметили, что свалил. Приехал конвой, – а его нет. Ну и что они сделают? Побегали, покричали и заткнулись.
Перед обедом на его кровать положили нового пацана. У него язва, будут резать. Он все время лежит и слушает плеер. Я спрашиваю:
– Что ты слушаешь?
– Группа «Кино». Смотрел кино «Асса»?
– Да, смотрел.
– Они там последнюю песню пели.
– Помню, ничего такая песня.
– Здесь ее нет, но есть другие, тоже классные. Хочешь послушать?
– Да.
Он дает мне плеер – добитую поцарапанную «Электронику». Я одеваю на голову наушники, жму на кнопку. Пацан правильно сказал – песни классные.
Я прокручиваю кассету три раза, пока не садятся батарейки. Пацан лежит на своей койке и смотрит в потолок.
– Э, слушай, у тебя еще батарейки есть?
– Не-а. Это последние были. Что, понравилось?
– Ага.
– Могу дать переписать.
– У меня нет магнитофона, не на чем слушать.
– А-а-а.
Несколько мужиков лежат на койках и читают, остальных в палате нет. На потолке горят обмазанные побелкой лампы. В окне светится второй корпус больницы.
Утром на обходе врач говорит мне, что завтра выпишут.
После завтрака иду в процедурный на укол – сейчас я уже ходячий, надо везде самому. Ложусь на кушетку, и медсестра делает укол – ногу сводит противная судорога.
В палате одеваю халат для улицы и спрашиваю у пацана с плеером:
– Пойдешь на улицу?
– Не-а. Я лучше тут посижу, почитаю.
У него на тумбочке – целая стопка книг. Он лежит и с утра до вечера читает.
Посреди двора – фонтан. Труба ржавая, штукатурка обсыпалась. Работает он или нет – не шаю, сейчас все равно бы не включали. Я обхожу вокруг него и прусь к воротам. Выйду в город – не буду ж я здесь по двору ходить кругами, как старики какие-нибудь и рахиты.
Шлепаю по мокрым грязным тротуарам. Холодно. По небу ползет дым из труб «Химволокно». Бухнуть бы где-нибудь, только где ты бухнешь? Скорей бы выписаться из этой сраной больницы. Заебала она уже. Все вообще заебало.
II
Мы
– Ой, блядь, в лужу стал! – вопит Луня. – Что за погода такая сраная?
– А что ты хочешь? Весна, март месяц. Да, это самое… Может, не пойдем на курсы, а?
– Не, надо идти.
– Да ты все равно ничего не поймешь.
– Зато я все запишу.
– И на математику останешься?
– Не, не останусь. Ненавижу, когда она стоит над душой. «Вам все понятно? А что вам объяснить?» Ну ее в жопу.
Проходим через двор магазина «Изумруд», в арку – и прямо к первому корпусу «машинки», машиностроительного института.
– Бурый, а ты это… Знаешь, что здесь до войны было? В институте, в смысле?
– Не-а.
– Училище кагэбэ. Здание специально для этого построили. А во дворе тюрьму сделали – теперь там вроде библиотека. Мне дядька рассказывал – он, когда здесь уже институт стал, в нем учился, а во дворе еще тюрьма была, и в ней его друган сидел. И он ему… это… передачки, записочки передавал через надзирателей.
– Херня какая-то. Такого быть не может, что бы институт, а во дворе – тюрьма. Может, еще скажешь, у них дискотеки вместе были?
Я ржу, Луня тоже. Потом он говорит:
– Не, это правда было – только недолго. Потом тюрьму в другое место перенесли.
Тетка-вахтерша смотрит на нас через очки:
– Вы куда, ребята?
– На курсы.
– Хорошо, проходите.
Снимаем куртки, сдаем в гардероб и поднимаемся по широчущей каменной лестнице со стертыми ступеньками. Физика в четыреста первой. Почти все уже на месте. Большинство пацанов на курсах – недоделки и лохи. Кидаются друг в друга бумажками, как малые. Разговоры – только про НЛО, фантастику и учебу. Я с ними даже не здороваюсь. Есть пара нормальных – эти одеты классно, и вообще видно, что ничего пацаны, но они редко приходят и ни с кем не базарят, только между собой. Так что я только с Луней кентуюсь. Кроме пацанов, ходят еще несколько чмошных очкастых баб. На этих и смотреть не хочу – хуже чем в своем классе.
А сегодня первый раз пришла одна нормальная. И одета классно, и на морду ничего. Сидит и читает книжку – «Мастер и Маргарита», физика не слушает. Хотя его можно и не слушать: он никогда никого не дергает, а если вызывает к доске решать, то только по желанию.
Луня совсем окосел, поет мне в ухо песню:
Раздался треск – и целка лопнула,И потекла по ляжкам кровь,А пацаны смеялись здорово,Вот вам и первая любовь.Баба спереди – корявая, с прыщами на морде, – все слышит и поворачивается к нам: