Шпана
Шрифт:
– Свои, расслабьтесь. Эт новенький, с третьего подъезда, – буркнул он, указав на меня пальцем. – Потапом кличут.
– Эт он Малому пизды дал? – уточнил высокий и тощий пацан с наголо обритой головой. Он был одет в черный спортивный костюм по моде того времени и кеды-манежки.
– Он, – подтвердил я, улыбнувшись тощему и пожал протянутую руку.
– Гвоздь, – коротко представился тот. Второй, желтушный неприятный тип с лисьими глазками, оценивающе меня осмотрел и, чуть подумав, тоже протянул ладонь.
– Мукалтин.
– Кашляешь?
– Было дело, – поддержал он шутку. – Чо, падайте, пацаны.
– Жмых, сгоняй к Философу, – скомандовал Пельмень, протягивая Жмыху несколько мятых и грязных купюр.
– «Афганку»? –
– Ага. Коробок. И пусть щедро сыпет, а то пизды дадим, – добавил Пельмень. Жмых кивнул и, сунув деньги в карман треников, умчался за заказом. Гвоздь вытащил из холодильника начатую сиську «Регира» и поставил на стол.
– Угощайтесь, пацаны.
– Не, я пас, – поморщился я, когда Зуб протянул бутылку мне.
– Спортсмен? – улыбнулся Пельмень.
– Не. Мамка опять голову выебет, если с запашиной приду.
– Ну, хозяин-барин, – кивнул Зуб. – Короче, в десятый пацан один перевелся. При деньгах…
Пока Зуб рассказывал об очередном лошке, которого можно потрясти на деньги, я слушал молча. Пока я был здесь на птичьих правах. Да, пацаны повели себя гостеприимно, но для них я так же был пока никем. Уважение еще следовало заслужить. Это каждый понимал прекрасно. Одно дело дать пизды однокласснику и отстоять честь, и другое, вписаться во что-то мутное, показав, что ты свой. Поэтому и приходилось помалкивать.
Жмых вернулся через пятнадцать минут, принеся не только требуемое, но и две сиськи пива. Правда вернулся он не один. С ним пришла незнакомая мне темноволосая девчонка, тут же вызвав оживление у Пельменя и Мукалтина. Последний, никого не стесняясь, схватил девчонку за руку и притянул к себе.
– Мара, – шепнул мне Зуб, с завистью глядя, как Мук тискает грудь девчонки. – Сиповка местная.
– Оно и видно, – кивнул я. Сиповками на районах называли тех, кто давно уже разменял невинность, позволив копошиться в мохнатом сейфе всем, кому хочется. В жопу ебать они тоже позволяли, из-за чего ценились в каждой компашке. Я к таким близко не подходил. Сказывалось и воспитание, и брезгливость. Кто знает, сколько хуев перепробовала Мара до нашего знакомства. Интуиция подсказывала, что много.
– А это кто? – спросила она, оторвавшись от похотливого Мукалтина и посмотрев на меня.
– Новенький. Ровный пацан, – пояснил Пельмень, готовя траву.
– Симпатичный, – манерно протянула Мара, скользнув по мне слишком уж откровенным взглядом.
– Глохни, а? На малолеток потянуло? – рассмеялся Гвоздь, помогавший Пельменю. – Он, поди, пизды еще не нюхал.
– Не-а, не нюхал, – осклабился я. – Там отовсюду твоя рожа торчит…
Гвоздь, изменившись в лице, поперхнулся и заржал так громко, что в ушах зазвенело. Мукалтин и вовсе покатился по дивану, хватаясь за живот. Только Пельмень позволил выдавить ехидную улыбку, а в глазах его блеснула сталь.
– Ну, кусаться он, смотри, горазд, – ответил он. – Да и кулаками помахать не против. Но это ты правильно сделал, Потап, что на Гвоздя залупился. А то хули он, тебя тут в краску вгоняет. Так, ладно… Чо, пыхнем?
– А, давай, – согласился я, понимая, что повторного отказа Пельмень не потерпит.
Я не жаловал дурман в любом виде. Голова становилась тяжелой, а если там было чего-то понамешано, то и приходы были донельзя странными и даже пугающими. Был у меня на Речке знакомец. Илюха с погонялом Широкий. Мать – медсестра, вечно на смене. Батя – сбежал в девяносто четвёртом с новой бабой, больше его никто не видел. Сам Илюха был нормальный пацан – высокий, плечистый, в школе дрался редко, но метко, мяч гонять любил, байки такие тер, что заслушаться можно было. Пока в классе седьмом не начал курить. Кто-то притащил в школу «чёрный пластилин», сказали – попробуй. Ну, он и попробовал. Понравилось. Потом стал по выходным курить. Потом – каждый день. Отбрехиваться пытался: «Она же не как «хмурый».
В воздухе завоняло паленым, когда Пельмень пустил самокрутку по кругу.
– Ништяк, а? – пробасил он, выпуская струю сизого, вонючего дыма.
– Ништяк, – согласился я.
– Ща, дед на плечи упадет и вообще охуеешь, – со знанием дела добавил Пельмень, забирая самокрутку у Гвоздя. Маре, само собой, затянуться даже не предложили. Дать ей затянуться то же самое, что поцеловать. А целовать сиповку в губы – это зашквар. Но Пельмень оставил ей окурок на пару затяжек и, блаженно вздохнув, сплел толстые пальцы на животе.
Пары тяг мне хватило, чтобы неплохо так загрузиться. Рядом хохотал над какой-то хуйней Мукалтин, запустив руку под юбку Мары. Пельмень, загадочно улыбаясь, шевелил губами, словно прокручивал в своей голове какой-то монолог, а Гвоздь… Гвоздь ругался с углом. Причем ругался яростно, словно там и правда кто-то был. Я не сомневался, что больной разум Гвоздя рисует себе достойного соперника, что подтвердил удар кулаком по стене. Но Гвоздь даже не обратил внимания на сбитые костяшки и боль. Только глумливо засмеялся и упал на диван к Мукалтину. Дурман – вещь дурная. Может смех подарить, а может и боль. На Речке были и другие любители дурмана. Мафон и его компашка. Правда его им тоже со временем стало мало. И пошли вещи в разы хуже. Клей, колеса, «хмурый», погасивший не одну жизнь. Поэтому-то я такое не жаловал. Если водка убивала печень, то эта дрянь убивала разум, превращая тебя в животное.
– Философ отменную подгоняет, – вздохнул Пельмень, которого растащило на попиздеть. – Хули ему, друиду ебаному.
– Друиду? – удивился я.
– Ага. Типа он – это перевоплощение друида или какая-то такая хуйня. В соседнем дворе живет. Ну, познакомишься с ним еще. Только голову не дай засрать. Философ, блядь, любитель всяких «Тайн ХХ века» и «Скандалов». Всю пенсию мамкину на макулатуру эту спустил. Как накурится, так давай ритуалы всякие совершать, ебанат. Один раз на участкового с ножом прыгнул. Типа печень зверя ему нужна была для призыва Лесного короля. Ох, и поржали мы тогда.
– И чо, добыл печень?
– Хуй там плавал, – махнул рукой Пельмень. – Так, побегал пару минут, а потом его попустило. Ну и в дурку забрали сразу. Вернулся спокойный, как удав. Только цитатами все сыпал, да НЛО в небе высматривал. Так-то он ебанат тот еще. Но если трава нужна, или что покрепче, то это определенно к нему. Кстати, кстати… Мук!
– А?
– Хуй на! Когда там у тебя бабка на дачу дергает?
– На выходные.
– Чо, может у тебя тогда?
– Ага. С вас бухич и остальное, – промычал Мук, больше занятый не разговором, а ощупыванием сисек Мары, развалившейся на диване в очень откровенной позе, что заставляло Зуба краснеть и сводить ноги вместе.