Шпионаж и любовь
Шрифт:
К Кристине обратился адъютант генерала Андерса капитан Климковский, которому в УСО с типичным мрачным чувством юмора присвоили кодовое название «Чума». Кристина согласилась встретиться с Климковским в отеле «Континенталь». Позднее она сообщала, что за ней следовал толстый и хромой агент Второго бюро, которому удалось устроиться за соседним столом, несмотря на то, что она передвигалась быстро. К сожалению, нет записи того разговора, но в УСО сделали вывод, что Климковский представляет собой восходящую звезду польской политики. «Никто, – писали они, – не осмеливается открыто противостоять Чуме, опасаясь, что он может стать слишком влиятельным человеком» [93]. Две недели спустя произошел неудачный переворот, целью которого было заменить Сикорского генералом Казимежем Сосновским. Климковский, который принадлежал к другой фракции заговорщиков, предупредил Андерса о заговоре, и Андерс остался верен Сикорскому. Тем не менее УСО сообщало: пошли слухи о том, что при возможном посещении генералом Сикорским Ближнего Востока он будет убит группой экстремистов во главе с Климковским [94]. Патрик Говарт призывал к незамедлительным действиям, а британское руководство беспокоилось,
К апрелю 1943 года Каир снова наполнили слухи о «грядущем кризисе» и «ожидаемом бедствии» [96].
В апреле горячий ветер пустыни хамсин, как обычно, пронесся по улицам Каира, город захлебывался песком и пылью, которые покрывали здания и деревья в муниципальных парках. В том году вихрь-хамсин из слухов одновременно обрушился на Каир, не менее эффективно затуманивая картину разведывательных данных. Трушковский призывал Лондон относиться к отчетам Кристины с осторожностью. «Агент Желание, безусловно, восхитительна, – писал он, – и я не сомневаюсь, что она искренне верит в то, что говорит», но она «очень эмоциональна», и ее сведения «окрашены эмоциональным контекстом и ее дружескими чувствами» [97].
Без сомнения, это было правдой, но что-то происходило, и Кристина была втянута в события. Поляки вдруг захотели избавиться от нее и предложили ей работу в Румынии без внешних ограничений. Кристина была «настроена подозрительно», и Трушковский понимал, почему поляки были бы очень рады удалить ее именно в этот конкретный момент, поскольку [Андерс, Климковский] и остальные часто беседуют с ней» [98]. Разговоры Климковского с Кристиной к тому времени подтвердили британское мнение о его «фанатичном» настрое против Сикорского [99]. Несмотря на свои сомнения, Кристина готова была принять работу, предложенную поляками, а затем посылать из Румынии отчеты британцам, хотя ее реальной целью было вернуться в Польшу. Трушковский возражал. Двойная игра была слишком опасной. «Желание поступила бы очень глупо, если бы начала подобную игру», – писал он [100]. Итак, она осталась в Каире, где польские политические интриги становились все более активными.
13 апреля Берлинское радио передало сообщение, что найдена «яма… 28 метров в длину и 16 метров в ширину, в которой тела трех тысяч польских офицеров лежали в 12 слоев» [101]. Немецкая армия продвигалась в Россию через Катынский лес под Смоленском и обнаружила первую массовую могилу почти на 20 000 человек: офицеров и представителей польской интеллигенции, пропавших без вести с момента их интернирования в Советский Союз в 1939 году. Их вывозили из лагерей в лес группами примерно по 200 человек, связывали и убивали выстрелами в затылок. На некоторых телах остались дневники и письма домой. Это было ужасное военное преступление. Немцы обвинили Советы в совершении массового убийства весной 1940 года. Поначалу советские власти утверждали, что речь идет о древнем могильнике, потом – что ответственность за преступление лежит на нацистах. Сикорский потребовал независимого расследования Международного Красного Креста. В ответ Сталин цинично обвинил поляков в недоверии и готовности сотрудничать с немцами, использовав это в качестве предлога для разрыва дипломатических отношений.
Как посол Великобритании при польском правительстве в изгнании, сэр Оуэн О’Мэлли написал два сообщения о «катынской резне», в мае 1943 года он подробно рассказывал об ужасных последних мгновениях жизни убитых и взволнованно представлял доказательства того, что это действительно было советским актом геноцида. Документы вызвали ужас в британском Министерстве иностранных дел, но Черчилль не хотел рисковать разрывом отношений со Сталиным и дал указание, что «этого вопроса следует избегать» [102]. Ограниченное количество экземпляров отчетов сэра Оуэна было полностью похоронено в архивах. «Обращаясь к публичной стороне катынского дела, нас сдерживала настоятельная необходимость сердечных отношений с Советским правительством, – писал сэр Оуэн. – На самом деле мы использовали доброе имя Англии, как убийцы использовали еловые ветки, скрывающие следы убийства» [77] [103].
77
В ноябре 2011 г. российские власти заявили, что Сталин лично приказал убить жертв Катыни.
Через неделю после того, как прозвучали в эфире новости о Катыни, нацисты начали операцию по ликвидации Варшавского гетто. Годом раньше это было крупнейшее еврейское гетто в оккупированной Европе, но более 250 000 его жителей уже были отправлены в лагерь смерти в Треблинке, а еще 100 000 человек погибли от болезней, голода или единичных выстрелов. Хотя в британской и палестинской прессе появлялись некоторые сведения о депортации и последующей гибели сотен тысяч европейских евреев, Кристина до последнего надеялась, что Стефания и кто-то из ее кузенов Гольдфедеров все еще могут жить в гетто. 19 апреля 1943 года, накануне Пасхи, в гетто вошли 2 000 вооруженных нацистов, систематически разрушая здания квартал за кварталом, несмотря на отчаянное, неплохо организованное вооруженное сопротивление жителей. Битва длилась двадцать восемь дней, в течение которых более 50 000 человек были убиты или отправлены в нацистские концлагеря или лагеря смерти. «Возле мусорных контейнеров лежали женщины, девушки и дети в море крови, – рассказывал один из выживших позже. – Заброшенная груда, словно старые и бесполезные лохмотья, куча старой одежды» [104]. Патрик Говарт, близкий к Кристине, впоследствии назвал уничтожение практически всего населения гетто «величайшим актом геноцида в войне» [105]. Какая бы слабая надежда на спасение матери ни теплилась у Кристины, теперь она угасла. С этого момента она редко говорила о Стефании, даже с ближайшими друзьями, и всегда, заполняя официальные
В конце мая Сикорский приступил к военной инспекции, рассчитанной на месяц; он планировал посетить польские подразделения на Ближнем Востоке, большинство из которых состояли из тех, кто прошел лагеря в России. Его намерение состояло в том, чтобы прояснить политику его правительства в отношении Советского Союза, снять напряженность, которая росла со времен известий о Катыни, питая слухи о грядущем перевороте. Говарт позже свидетельствовал, что англичане раскрыли заговор НКВД против Сикорского на Ближнем Востоке: с целью «убить его тогда» [106]. Однако, посетив войска и продолжив длительные дискуссии с Андерсом и другими польскими военными лидерами, Сикорский благополучно вернулся в Каир.
Кристина планировала представить Сикорскому Анджея, чтобы повысить и свои шансы на новое задание, но генерал был слишком озабочен. 2 июля Говарт сообщил, что Сикорский, казалось, «одержал осязаемую победу, но больше чистками и демонстрацией силы, чем успокоением или откликом на жалобы». Андерс требовал военного контроля, но ветер покинул его паруса, когда Климковский, его главный сторонник, был отправлен в США [78] . Старый друг Кристины, полковник Бобинский, теперь имел, как и «другие заговорщики, весьма растерянный вид», – отметил Говарт [107]. «Генерал Сикорский сегодня отправляется прямиком в Англию, – отмечено 3 июля в документах британского Министерства иностранных дел. – Хотя когда-то были признаки опасных разногласий между Сикорским и Андерсом, теперь эти трудности преодолены», а Сикорский чувствовал себя «совершенно довольным» [108].
78
В сентябре 1943 г. Климковский был арестован по обвинению в растрате. Позднее его обвинили как советского шпиона и изгнали из польской армии.
4 июля 1943 года приспособленный для перевозки пассажиров бомбардировщик «Либерейтор», на котором Сикорский возвращался в Великобританию, упал в море через несколько минут после взлета с промежуточного аэропорта в Гибралтаре. Генерал, его дочь, облаченная в пальто из тюленьей кожи, британский депутат парламента Виктор Казалет и все остальные, кто был на борту, кроме чешского летчика, погибли на месте [79] . Данные, полученные в результате расследования ВВС, в котором участвовали и польские эксперты, указывали на несчастный случай в результате технической ошибки и исключали возможность саботажа, хотя подробные детали не могут быть определены с полной достоверностью. Неизбежно возникла теория заговора, в том числе циркулировали предположения, пропагандируемые представителями стран «оси», что за аварией стояли спецслужбы союзников. Другие версии обвиняли Советский Союз или различные польские фракции [109]. Габбинс был глубоко потрясен смертью своего друга и союзника и отвергал любые домыслы об участии Британии в самых «резких выражениях» [110]. Говарт также стремился развенчать любую теорию о том, что британцы были виновны в крушении; однажды он написал в «Таймс»: «Сэр, если генерал Сикорский был убит, то сделать это мог только я. Но я этого не делал. Ваш и т. д., Патрик Говарт» [111]. Говарт остался при убеждении, что не было связи между польско-советскими планами убийства на Ближнем Востоке и авиакатастрофой на Гибралтаре. Как и у Говарта, у Кристины, без сомнения, могли быть свои подозрения, но если и так, она мудро предпочла умолчать о них [80] .
79
Майор Виктор Казалет заменил Питера Уилкинсона в по
лете.
80
Хотя никаких доказательств нечестной игры не обнаружено, теории заговора по-прежнему окружают смерть генерала Сикорского. После войны капитан Климецкий, один из адъютантов Андерса, вернулся в Польшу и обвинил Андерса в убийстве Сикорского, но позже сам столкнулся с обвинениями в том, что якобы был коммунистическим агитатором. В 1947 г. военный губернатор Варшавы выдвинул те же обвинения против Андерса в польском парламенте. Несколько лет спустя Моисей Шапиро, разведчик, известный также под именем Эдвард Шаркевич, признался в планировании покушения в Каире, хотя его показания также могут быть подвергнуты сомнению. Не исключено, что Кристина встречала всех этих людей в Каире, но нет никаких свидетельств о том, что она знала о каких-либо планах убийства.
Сэр Оуэн О’Мэлли был одним из первых, кто выразил свои соболезнования мадам Сикорской как на личном, так и на дипломатическом уровне. Уинстон Черчилль обратился к остальным полякам посредством мощного радиовещания Би-би-си. «Я не забуду вас, – сказал Черчилль польскому народу. – Мои мысли с вами и всегда будут с вами» [112]. Однако смерть Сикорского, возможно, единственного польского лидера, которого уважали союзники, была огромным ударом по надеждам Польши. Эта последняя трагедия, после месяцев травмы, оставила Кристину «в подавленном состоянии» [113]. Она была в центре польских политических интриг, сообщала о них и о ключевых заговорщиках против Сикорского почти до момента его смерти. Но как бы много она ни знала, ни подозревала, она или ошиблась, или была обманута, и мы понятия не имеем, как много докладывала она своим британским боссам о возможных заговорах. В конечном счете ее сообщения почти не достигали желанной цели: удаление вероятного немецкого двойного агента, разоблачение некоторых других сомнительных людей и готовящихся заговоров, размещение Михала Градовского в Албании, где работа принесла ему Военный крест, и прочее. Она, безусловно, доказала свою значимость для Патрика Говарта, и ее решимость всегда поддерживать независимую оценку любой ситуации – когда она отказалась от предложения польской миссии в Румынию, – вероятно, спасла ее.