Шпионаж и любовь
Шрифт:
Хотя у нее не было собственных детей, Кристина не без симпатии относилась к некоторым чужим. В Найроби она охотно проводила время в компании дочери своих друзей, а в Каире собиралась навестить одинокую пятилетнюю дочь своего коллеги, который учился в католической школе. Она проявляла умеренный интерес и к маленькой дочери своего двоюродного брата Анджея Скарбека, однажды заказала для нее копию семейного герба Скарбеков у польского кожевника, работавшего в Лондоне, чтобы повесить над ее кроваткой. Но она редко приветствовала намерение завести ребенка, и когда Иза бросила работу, Кристина общалась с ней по телефону, но никогда не посещала.
Без Изы Кристина недолго продержалась в Доме Индии. Ее следующие рабочие места предполагали более активное общение, но все же она неизменно испытывала скуку и разочарование. Она продавала женскую одежду в «Хэрродс», где быстро подружилась с другой продавщицей, пересказывала свои самые диковинные военные истории и сплетничала об их начальниках: «Дамы с грудями и задами, так симметрично расположенными вокруг талии, – однажды бросила она, – что переворачивание их вверх тормашками не особо изменит общий силуэт» [23]. Подобная резкая откровенность быстро сделала ее безработной. «Клиенты посчитали меня слишком грубой», – призналась она [24]. Роль заведующей бельевой комнатой в отеле «Пэддингтон», где «делай и исправляйся» была обычным делом, длилась немногим дольше; еще
Кристина справлялась, но, поскольку война отступила и жизнь для многих вошла в норму, она обнаружила, что ей далеко не по душе это более безопасное, маленькое, гражданское существование. Ей не хватало волнения прежних лет, когда она была специальным агентом, и ее постоянно тянуло к конфликтам, переменам или любым спорам, которые могли разогреть кровь. «Она считала послевоенную Британию унылым местом», – понял Патрик Говарт, и Вера Аткинс, теперь работающая с Фрэнсисом, заметила, что «она совершенно не могла приспособиться к скучной повседневной рутине… она жила действием и приключениями» [27]. Даже Фрэнсис с некоторой болью признал, что Кристина «была глубоко несчастной и разочарованной женщиной» [28]. Однажды днем ее сбила машина на углу Гайд-парка. Больше потрясенная, чем серьезно раненная, она, возможно, сильнее всего пострадала от слухов о ее душевном состоянии. Верный старый друг Анджея, Стас Тарновский, видел в ней худшее: женщину, которая слишком много пила и, как он догадался, принимала болеутоляющие и снотворное. Его новая молодая жена, Ада, также думала, что Кристина была «очень несчастна, всегда грустна и горька» [29]. Однако другие друзья, такие как Иза Мушковская, вспоминали ее как «всегда смеющуюся и шутливую… здоровую, прямолинейную, благородную и энергичную», и ее друзья в отеле «Шелбурн» считали, что она живая, общительная и не более грустная, чем любой другой политически осведомленный польский эмигрант в то время [30]. Ее часто можно было застать в центре вечеринки, рассказывающей свои истории и всегда окруженной мужчинами, «похожими на телохранителей» [31]. Но Билл Стэнли Мосс позже скажет, что никогда не слышал, чтобы она говорила о себе, и чувствовал, что она уклонялась от его вопросов с «самоуничижительной улыбкой» и принимала светские приглашения, только если знала, что других гостей не будет. «Она создавала незаметный барьер против глубоких личных отношений с кем-либо», – заявил он позже [32].
Лондон подавлял Кристину. Она не могла вынести мысли о том, чтобы провести остаток жизни в качестве зрителя, обреченного навсегда оставаться за кулисами с растущим чувством уныния, скуки и изоляции вместо целенаправленной деятельности. Она не совсем отказалась от надежд переехать в Африку и все еще иногда мечтала о том, как будет управлять своим хозяйством, следила за новостями о Кении в британской прессе. Когда она могла себе это позволить, Кристина удовлетворяла потребность в действии и свободе, путешествуя главным образом, чтобы увидеть Анджея в Бонне или Люцерне, где наслаждалась хорошей едой, которую трудно было найти в строгой Британии, и посещала салоны красоты. В какой-то момент она взяла симпатичную записную книжку Элизабет Арденн в серебристой обложке, внутри которой неизвестный поклонник на несовершенном немецком языке написал карандашом: «Christiana: Mein liebling, ich leiber ich» [119] . Кем бы ни был автор, Кристина оставила страницу, хотя многие по соседству вырвала. Она навещала друзей в Париже или Ницце, посещала и свою тетю, которая, несмотря на свои восемьдесят с лишним, активно содействовала благосостоянию поляков на юге Франции. Кристина даже подумывала устроиться на местную работу в агентстве по недвижимости там; Анджей считал, что, если бы у нее было достаточно денег, она могла бы купить себе старый фермерский дом в горах, без электричества и с заведомо недостаточным количеством мебели, зато с «семьей бездомных собак, кошек и птиц» и «всю оставшуюся жизнь она бы пролежала на солнце» [33].
119
«Кристиана, я люблю тебя». Почерк не принадлежит ей, и инициалы под сообщением не поддаются расшифровке. Польский институт и музей Сикорского, документы Кристины Грэнвил (1949–1950).
Но Кристина отказалась осесть в каком-то определенном месте, даже когда возможность подносили ей на тарелочке. Через некоторое время после войны фирма дипломированных бухгалтеров уведомила ее, что полковник, с которым у нее была романтическая история в Каире до того, как он погиб на действительной службе, упомянул ее в своем завещании и оставил лондонский дом [120] . Насколько известно, Кристина отказалась от подарка, даже не проверяя адрес и не указывая причины. И когда Ливия «Пусси» Дикин, с которой она когда-то сплетничала у бассейна клуба «Джезира», спросила, почему она просто не вышла замуж за Анджея, заметив, что Кристина не становится моложе, а он не может ждать вечно, та засмеялась и отмахнулась, сказав, что ее единственный план – отправиться в путешествие и рассылать «мешки красивых открыток» [34]. Она искала работу, связанную с поездками. Дальняя роственница по имени Ханка Николь, сестра польской журналистки, которую Кристина знала еще до войны, работала стюардессой на пассажирском лайнере, доставлявшем польских эмигрантов в Аргентину, и привозила отличное мясо [121] . Кристина встретила ее за обедом, когда та была на берегу между рейсами в Лондон, но мысль о смене простыней и уборке ванных комнат отвратила Кристину от идеи подать заявление на должность корабельной стюардессы. В январе 1950 года Фрэнсис подкинул ей блестящую
120
Возможно, полковник Кукэм.
121
Ханка Николь была сестрой дипломата, журналиста и писателя Тадеуша Врезы.
В начале 1950 года Кристина получила вести от Георгия Михайлова, сербского пилота, с которым была знакома в Каире. Поселившись в Австралии, Михайлов объединил усилия с местным летчиком с хорошими связями по имени Норман Гамильтон, вместе они решили создать сеть автосалонов по всему континенту. В Великобритании было почти невозможно купить новый автомобиль, так как почти все произведенное было отправлено в США, чтобы помочь погасить британский военный долг, но Кристина сразу же подумала об Анджее, который все еще жил в Германии и теперь изменил пристрастия с «опеля» на «порше», первый спортивный автомобиль этой марки, появившийся двумя годами ранее. Начались переговоры о возможности создания совместного предприятия по продаже автомобилей, в котором Анджей отвечал бы за поставки, а Михайлов и его партнер организовали бы отдел продаж в Австралии. Кристина и Анджей провели следующие несколько месяцев, развивая автомобильные контакты в Великобритании и Германии, добиваясь права создать агентство «порше» в Австралии. Анджей был на небесах от счастья. Тем летом они вместе поехали по Франции, якобы на работу, а также на экскурсию по старым прибежищам Кристины, Анджей познакомился с Сильвиан Рэй и другими друзьями, которые все еще знали Кристину как «мисс Полин», и в конечном итоге оказались на ежегодной церемонии поминовения погибших в Веркоре. К концу поездки Анджей почувствовал, что их отношения вернулись на правильный путь, и они приехали в Лондон в приподнятом настроении.
Михайлов и Гамильтон прибыли в Лондон, и их повели развлечься в «Белый Орел». Они обсуждали различные детали совместного предприятия и зарегистрировали образцы подписей для совместного банковского счета. Через несколько дней они вернулись в Австралию с обещанием серьезных инвестиций для поддержки австралийской стороны стартапа. «Пожалуйста, немедленно переведите телеграммой все деньги в национальный банк Австралии в Сиднее». Через несколько дней Анджей получил телеграмму: «Люблю Георгия Михайлова» [35]. Анджей много знал об автомобилях и немало о налогах и экспортных пошлинах Германии, но гораздо меньше о бизнесе. «Он не любил работать, – тактично заметила его племянница, – он предпочитал наслаждаться жизнью, читать учебники истории и говорить о том, как изменить мир» [36]. Но мир уже изменился. Несколько месяцев спустя углубляющаяся рецессия в Австралии полностью обрушила рынок дорогих европейских автомобилей, Михайлов и Гамильтон прогорели, и инвестиции Анджея оказались невозвратимыми. И он, и Кристина снова оказались без гроша. Кристина, которая частично выступила посредником в партнерстве, чтобы компенсировать свой долг перед Анджеем, была буквально убита. Но без средств, чтобы добраться до Австралии, у них было мало путей вернуть инвестиции или принять решение, следует ли подавать иск против своих бывших партнеров.
Именно тогда Кристина узнала, что ее брат умер в больнице в Польше в июне прошлого года. Анджей Скарбек был освобожден из тюрьмы Вронки с заболеванием легких, почти наверняка туберкулезом он заразился во время содержания под стражей, либо болезнь уже была, но резко усугубилась в условиях, в которых он находился. Вскоре он умер и был похоронен рядом с отцом на семейном участке Скарбеков на знаменитом варшавском кладбище Повязки. Хотя они не видели друг друга с 1939 года и не смогли восстановить контакты после войны, Кристина была глубоко потрясена новостью о смерти брата. Она никогда не узнает, что он всю жизнь хранил ее фотографию [122] [37].
122
Первая жена Анджея Скарбека, Ирена, дожила до 1982 г., а их дочь Тереза, крестница Кристины, до 2002 г. Их семейные фотографии были переданы сыну Терезы, Анджею Кристиану, родившемуся в 1956 г. Ирена и Тереза были похоронены на семейном участке Скарбеков на кладбище Повязки. Неизвестно, что случилось со второй женой Анджея, Александрой.
Кристина и Анджей провели следующие несколько недель в Германии [123] . К середине осени 1950 года, не получив ни слова от Михайлова, она решила искать работу стюардессы на судоходной линии с маршрутами в Австралию, так она могла заработать и надеялась призвать Михайлова и Гамильтона к ответу. Последовал утомительный процесс поиска работы. В новом году она подала заявку в торговый флот на место стюардессы в Новозеландском морском пароходстве, отказ пришел только в марте. Затем она повторно подала заявку на работу в качестве стюардессы, обратившись напрямик к Уитни Стрейту, заместителю председателя круизной компании, который служил пилотом в битве за Британию и был знаком с Кристиной в Каире в 1943 году. Однако теперь ей было сорок три года, на восемь лет старше, чем требовалось официально, и ее заявление было отклонено, но к тому времени это уже не имело значения. В конце апреля она была принята в компанию «Шоу Сэвилл» в качестве стюардессы, по иронии судьбы: на новый роскошный океанский лайнер Новозеландского пароходства «Руахин».
123
По крайней мере однажды тем летом Кристина прошла курс лечения радием в Бонне, но, к сожалению, нет никаких данных о том, было ли это из-за доброкачественной опухоли – их часто лечили радиацией в 1950-х гг., или из-за чего-то более серьезного.
1 мая 1951 года Кристина поехала в Глазго, чтобы присоединиться к команде «Руахины» перед ее первым рейсом. Это был впечатляющий корабль. Более 580 футов в длину и весом почти 18 000 тонн, он был способен перевозить более 300 пассажиров, обслуживаемых 200 сотрудниками. Для пассажиров было четыре палубы, включая спортивную палубу с небольшим бассейном, окруженным красно-белыми полосатыми шезлонгами, прогулочную палубу с гостиной, библиотекой и читальным залом, плавно изогнутую курительную комнату с очень крутым баром и «верандой-лаундж» с танцполом, выходящим на бассейн. В последний раз, когда Кристина совершала морское путешествие, она первым классом направлялась в Южную Африку с Ежи в 1939 году. Теперь, десять лет спустя, она была частью персонала и в шесть утра должна была подниматься, чтобы обслуживать пассажирские каюты второго класса на палубе D в форме, отличной от той, которую она носила раньше. Судоходная компания предусмотрела светло-голубые хлопчатобумажные платья с прямой строгой юбкой, «как в ведущих больницах», белым фартуком медсестры с лямками через плечи и белым «чепчиком сестры Доры» [38]. Она больше походила именно на медсестру, чем на стюардессу, и очень мало напоминала любое прежнее воплощение Кристины Грэнвил.