Штандарт
Шрифт:
Слепой не сразу понял, что некто, стоящий перед ним, спрашивает его, из какого он полка. Менису пришлось повторить свой вопрос.
— Драгунский полк Марии-Изабеллы, — ответил вопрошаемый.
Ребенок, которого он держал за руку, испугался командного тона Мениса и смотрел на нас округлившимися глазами.
Как только нищий назвал свой полк, я произнес:
— В самом деле… — и хотел, обращаясь к Менису, добавить: «Твой полк».
Но он меня перебил.
— Как вас зовут? — спросил он унтер-офицера.
— Йоханн Лотт, — ответил тот.
Я смотрел на Мениса, но по нему
— И вы ослепли? — спросил он.
— Да.
— На войне?
— Да.
— Полностью?
— Да. Полностью.
— Как же это тогда возможно, — секунду спустя продолжал Менис, — что вам приходиться просить милостыню? Ведь в вашем случае выплачивается пенсия, на которую можно прожить.
Унтер-офицер секунду помедлил, а затем спросил:
— А кто вы такой вообще?
— Не беспокойтесь об этом, — отозвался Менис. — У меня не было намерения допрашивать вас. Я спросил из участия.
— Или вы не верите, что я действительно слепой?
— Напротив, — ответил Менис.
Но рука человека уже метнулась вверх и на мгновение приподняла повязку. У него совсем не было глаз.
— Не надо, — воскликнул Менис, — я же сказал, что верю вам!
Он заметно побледнел.
— Почему, — нервно выкрикнул он, — черт побери, вы тогда здесь стоите и просите подаяние?
Унтер-офицер поправил свою повязку, а затем ответил:
— Я прошу не для себя. Но мои родственники так бедны, что я, с той пенсией, которую получаю, действительно самый состоятельный из них. Я им отдаю и часть своих денег, сколько могу. Но моя сестра, мать этой девочки, больна. Малышка вывела меня на улицу, чтобы я смог принести домой хоть сколько-нибудь. Все же слепому подают более охотно. Я и форму свою надел, сейчас же снова разрешено носить форму. Я подумал, если буду стоять здесь, то люди заметят, что у меня достаточно причин просить милостыню, и что-нибудь нам дадут.
Меня уже мутило от этой сцены. То, что Менис в своей манере выспрашивал все у нищих, мучил их, было мне отвратительно. По крайней мере, я с облегчением отметил, что ему и самому уже достаточно. Он сильно побледнел. Я никак не мог понять, почему же он ничего не дает этому человеку, и к тому же видел, как он подходит все ближе к нему и при этом продолжает пристально его разглядывать. Ребенок совсем испугался, ведь Менис разве что не орал на слепого.
— Был ли тогда, — в конце концов спросил я, злясь на его поведение, — в вашем полку прапорщик по фамилии Менис?
Одновременно я ощутил, как мой спутник крепко схватил меня за руку, словно хотел помешать мне договорить. Но унтер-офицер уже давал ответ:
— Менис? Да. У нас был прапорщик Менис, но всего несколько дней.
— Почему так? — спросил я.
— Он прибыл из другого полка и был с нами недолго, то есть до тех пор, когда меня ранило. Но и без того все уже было кончено.
— Но вы же еще видели его? — спросил я.
— Да, — сказал он.
Я как раз собирался добавить: «Вот же он, стоит перед вами», когда слепой продолжил:
— Я его видел. Он был последним, что я вообще видел.
Действие, которое оказали на Мениса эти слова, было ошеломляющим. Без сомнения, теперь
— Что вы имеете в виду?
— Это случилось под Белградом, на мосту через Дунай, — произнес слепой. — Полки должны были его перейти, но остановились посредине и начали стрелять друг в друга. Прапорщик граф Хайстер, который нес штандарт, был убит, а я штандарт поднял. Под беспорядочным огнем, между людьми и лошадьми, которые сталкивались и катались по мосту, ко мне подъехал полковник и приказал, чтобы я передал штандарт прапорщику Менису. Так что я передал ему штандарт. Он едва успел схватить его, как сбоку мне в лицо прилетела пуля из карабина, и я упал с лошади. Последнее, что я видел, были тот прапорщик и штандарт.
Неожиданно Менис расстегнул пальто и из карманов пиджака вытащил деньги — видимо, все, что у него были: там были и крупные купюры — и сунул их в руки слепому, а затем потянул меня за собой прочь. Он вцепился в мое плечо и скорее бежал, чем шел, вниз по подъездной дорожке и после на боковую улицу. Губы его тряслись.
— Мне нужно поговорить с тобой, — выдавил он. — Я хочу тебе все объяснить. У тебя есть сигареты?
Я протянул ему сигарету. Он, однако, еще с минуту шел дальше, просто держа ее в руке. В конце концов, я решился его остановить и дал ему прикурить. Мелкие капли пота выступили у него на лице.
— Нам лучше зайти куда-нибудь, — сбивчиво предложил он, — где сможем поговорить.
Он огляделся, мы стояли перед дверью небольшой кофейни. Менис открыл дверь, но, увидев, что там полно посетителей, тут же захлопнул ее и заторопился дальше. Через несколько домов он заглянул в другую кофейню, но опять тотчас развернулся и устремился прочь и отсюда. Наконец, я настоятельно стал просить его так не волноваться.
— Ты просто не можешь ничего понять, пока я тебе не объясню!
Мне все-таки удалось заставить его идти спокойнее. Несколько раз он вытирал лоб рукавом и, казалось, с трудом держал себя в руках. Пару минут спустя мы подошли к Нойер-маркт и вошли в «Амбассадор». Холл отеля был пуст. Менис торопливо прошел мимо стойки, направился к столику с парой кресел, бросил на него шляпу и подозвал официанта.
— Давай сядем, — произнес он. — Мне необходимо что-нибудь выпить. Не был бы ты так добр, чтобы заплатить за нас. У меня, я думаю, — он порылся в карманах, — совсем не осталось денег.
Он встал, сбросил пальто и оперся обеими руками на спинки кресел. Он все еще был бледен. Появился официант. Менис заказал две рюмки коньяка. Я снова протянул ему сигареты.
— Пойми меня правильно, — сказал он, переводя одну спичку за другой, — дело вовсе не в том, что меня интересуют нищие. Как таковые они меня вообще не интересуют. Я обращаю внимание только на тех, кто стали ими из-за войны. Я просто не могу отделаться от этого. Я не верю, что эта война закончилась. Она все еще продолжается. Она продолжается в тех, кто был там, а теперь стоит на улице и просит милостыню. Она и во мне продолжается. Я долго этого не осознавал. Только тогда, когда с войной было покончено, я начал ее понимать.