Штандарт

Лернет-Холения Александр

Я опустил письмо и некоторое время смотрел перед собой. В следующее мгновение меня охватило чувство счастья, которое подсказывали мне эти строки. Я сразу же принял решение. Перед отъездом из Белграда мне нужно вновь увидеться с Резой. Потому что это письмо было не просто знаком сочувствия. Во всяком случае, в моем понимании. Я сунул письмо в карман и распорядился:

— Антон, собирайся, потом ступай в конюшню, оседлай всех трех лошадей и веди их сюда, к дому. Собирай все и жди. Я сейчас уеду, но, когда вернусь, все должно быть готово. Мы сразу же выезжаем.

С этими словами, не слушая его расспросов, я ушел. Я быстро добрался до дома Багратиона — я был у него

перед тем, как мы отправились в оперу, но не помнил точный адрес. Мне пришлось позвонить в несколько дверей, прежде чем я нашел его.

— Послушайте, — сказал я, пока он, сидя в постели, протирал глаза, — послушайте, мне нужно немедленно узнать, где живет Реза Ланг. Я должен ее увидеть. Я должен поговорить с ней.

— Боже мой! Опять! — воскликнул он. — Вы уже получили выговор за вторжение в ложу. Тебя переведут в другое место.

— Меня уже перевели, — сказал я. — И мне придется уехать. Но перед этим я должен поговорить с Резой. Она написала мне письмо.

— Она написала тебе письмо?

— Да. Так где она живет?

— Где она живет?!

— Да, где она живет? — уже почти кричал я.

— Я не знаю! Наверное, тоже в Конаке.

— Что это?

— Дворец королей Сербии. Это Хофбург, Кремль, Букингемский дворец, только в Белграде. Эрцгерцогиня поселилась там, так что она тоже там.

— Багратион, — сказал я, — немедленно вставай, иди в этот Конак, поговори с ней и договорись о встрече.

— Что — сейчас? Посреди ночи? В Конак? Чтобы и меня куда-нибудь перевели? Ты, должно быть, совсем не в себе!

— Багратион, — сказал я, — я не могу спросить там о ней сам, иначе меня бы тут не было. Но ты можешь. Тебя ни в чем не заподозрят. Ты должен сделать это для меня! Пойти туда, поговорить с ней и спросить ее, где я смогу ее увидеть, но немедленно, сейчас же, потому что на рассвете я должен быть в пути!

— Но она уже спит.

— Разбудишь ее. Это важно.

— А если Ее Императорское Высочество…

— Что?

— Если она узнает?

— Она не узнает. Все зависит от тебя, сделаешь ли ты все достаточно разумно.

— Но я недостаточно разумен, чтобы это сделать, то есть я не настолько глуп, чтобы это сделать.

— Ты должен это сделать, Багратион!

— Это совершенно необходимо?

— Да.

Он еще некоторое время сидел в постели, затем сказал:

— Ты принесешь мне несчастье!

И встал.

— Ужасно, — жаловался он, надевая форму, — просыпаться среди ночи от сообщения, что два полка уничтожены, а не от ваших дурацких любовных историй. Меня разжалуют, это будет конец.

— Все будет хорошо, Багратион, — сказал я. — Ты мой друг. Ты сделаешь это для меня. Я с самого начала знал, что могу на тебя положиться.

Он проворчал что-то нечленораздельное, заканчивая одеваться.

— Пойдем, — сказал я, — возьми сигарету. Мы сейчас вместе идем туда, я подожду снаружи, а ты войдешь и сделаешь то, что я просил. И сразу же вернешься домой. Пойдем!

— Звучит уже лучше, — пробормотал он, а я уже выпихивал его из комнаты.

Мы вышли на улицу. Из-под темных облаков показалась луна, город был окутан тишиной, наши шаги эхом разносились по улицам. До Конака было всего несколько минут пешком. Старый город в Белграде небольшой. Конак тоже небольшой. Здание в стиле барокко восьмидесятых.

Окна были темны, только с подъездной дорожки падал свет. Перед входом стояли два охранника. Отблески фонарей играли на их шлемах. Мы остановились примерно в пятидесяти шагах, в тени дома.

— Ты войдешь, — сказал я Багратиону, — и попросишь кого-нибудь из слуг разбудить ее.

Может, там будет тот самый лакей. Но ни в коем случае не столкнись с офицером или с кем-либо из управляющих — если они вообще там есть. Обращайся только к слугам. Дай хорошие чаевые, — я вложил ему в руку банкноту, — и скажи, что нужно разбудить госпожу Ланг, что тебе срочно нужно с ней поговорить. Затем скажешь ей, что я сегодня ночью должен уехать, но очень хочу перед этим поговорить с ней. Спроси, как и где это возможно. Дай ей понять, что я обязательно должен поговорить с ней. Если она откажется, скажи ей, что я не уеду из Белграда, пока с ней не поговорю, и тогда это будет ее вина, если я нарушу приказ и понесу за это наказание, понимаешь? Короче, я должен с ней поговорить. Теперь иди!

Он помолчал мгновение, затем сказал:

— Можно подумать, что ты только и делаешь, что пробираешься в королевские дворцы!

— Почему?

— Ты точно знаешь, как это делать.

— Это еще одна причина, — сказал я, — чтобы ты точно следовал моим инструкциям.

С этими словами я вытолкнул его в лунный свет, и он, качая головой, пошел через площадь ко входу в Конак.

Но не успел он подойти близко, как стража остановила его. Он сказал что-то, я не понял, что именно, но дальше его не пропустили. Он снова им что-то сказал, ему ответил один из охранников, мне показалось, что спор идет на так называемом солдатском славянском языке, он длился две-три минуты, потом Багратион вернулся.

— Что, черт возьми, случилось? — возмутился я. — Почему ты вернулся?

— Меня не пускают, — сказал он. — Нужен пропуск.

— Пропуск?

— Да.

Я на мгновение задумался.

— Охрана у ворот — славяне?

— Боснийцы или что-то в этом роде.

— Ты им сказал, когда уходил, что идешь за пропуском?

— Нет.

— Стоило бы сказать. Но, может быть, и так сработает.

— Что ты имеешь в виду?

— Вот, — сказал я и достал свое предписание. — Скорее всего, они не умеют читать, по крайней мере, по-немецки. Ты покажешь им это предписание и скажешь, что это пропуск.

— И ты думаешь, они мне поверят?

— Да.

— А если там будет офицер? Он увидит, что это не пропуск.

— Офицера там не будет, в худшем случае будет унтер-офицер. Они просто сторожат вход. И унтер-офицер по-немецки тоже не читает. Так что вперед!

Он взял мое предписание, сказал, что теперь его точно расстреляют, и пошел обратно. У входа он показал «пропуск». Один из охранников подозвал на подъездную дорожку унтер-офицера. Пропуск — это ведь сравнительно небольшой листок бумаги, а предписание — большой лист, который никоим образом не спутаешь с обычным пропуском, даже унтер-офицер не должен был перепутать. Но он довольно долго рассматривал бумагу, и я убедился, что, во-первых, он в самом деле не умеет читать по-немецки, иначе понял бы, что держит в руках командировочный приказ; во-вторых, он, похоже, решил, что документ такого размера дает даже большее право войти в Конак. Такой документ мог значить нечто важное и срочное, а значит, унтер-офицер рисковал нарваться на неприятности. Наконец, он сложил документ, протянул Багратиону, почтительно поприветствовал его, щелкнул каблуками и пропустил его внутрь. Багратион скрылся из виду и не появлялся почти час. Я тем временем курил одну сигарету за другой, луна смещалась все дальше по небу, иногда прячась за облаками, ее свет падал на фасад Конака, отражаясь от окон. Я уже начал терять терпение, представляя, что случится, если Багратиона поймают. Но наконец он вышел. Охранники отдали ему честь, и он вернулся ко мне.