Штандарт
Шрифт:
Хакенберг на мгновение взглянул на Хайстера, одарил его улыбкой и ответил:
— Нас хоронят.
При этом он поднял поводья и снова уронил их на шею коня.
— Нет, — сказал Хайстер, — я имею в виду: если мы погибнем, то куда мы попадем?
— В списки погибших, — ответил Хакенберг.
— Нет, — воскликнул Хайстер, — я хочу знать: что от нас останется?
— Слава, — сказал Хакенберг.
Он насмешливо посмотрел на Хайстера. Пришлось признать, что он был абсолютно прав в своих ответах. Их простота была поразительной, и против нее нельзя было возразить. Особенно слава была чем-то, что должно было удовлетворить каждого солдата.
Но Хайстер придерживался другого мнения.
—
— Нет, — сказал Хакенберг. — Ты неточно задаешь свои вопросы. Ты спрашивал о вещах, на которые я не могу дать ответ. Не потому, что я не знаю, а потому, что ты мне не поверишь. Тогда ты бы сказал, что я должен тебе что-то доказать. Вместо этого я дал только однозначно верные ответы. Или нет?
— Да, они верные, — сказал Хайстер, — но они совсем поверхностные…
— Как и твоя оценка ситуации, в которой мы оказались. Ты спрашиваешь о вещах, которые не понимаешь. В любом случае, ты задал свои вопросы. Но я не хочу быть мелочным. Задай мне другие вопросы! Теперь ты можешь спросить меня о вещах, которые я не обязательно должен буду доказывать, но которые могут тебя интересовать. Например, хочешь знать о своем происхождении?
— Откуда я?
— Да. В конце концов, чем меньше вы знаете о своем происхождении, тем больше оно вас интересует. Ведь важно знать не только о том, откуда вы, но и то, о чем ты не спрашивал: а именно, что дальше. Тебе интересно узнать, откуда ты?
Этот вопрос вдруг привел Хайстера в замешательство, я не понимал почему. Но он успокоился и сказал:
— Если бы я это забыл, то посмотрел бы в приходской книге.
— Этого, — сказал Хакенберг, — может оказаться недостаточно. Есть много всего, чего нет в «Готском альманахе» и в других книжках в мягкой обложке. Здесь, например, за одним-единственным исключением, присутствуют славные люди, в основном дворяне, которые происходят от крестьян, а те, согласно легенде, произошли от богов. Это неплохое происхождение. Но об этом постоянно забывают. Если знаешь своих предков, расскажи о них сам. А теперь я задам свои вопросы, ответы на которые ты должен мне дать.
Хайстер попытался улыбнуться и высокомерно сказал:
— Пожалуйста! Я готов.
При этом он заметно побледнел, а я не мог понять, почему этот разговор так на него действует — похоже, он поверил в предсказание Хакенберга. Мгновение ротмистр задумчиво смотрел на своих собак, бегущих впереди нас. Тем временем снова послышалась музыка, теперь уже громче. Последний пехотный батальон переходил мост перед нами, мы были не более чем в тысяче шагов от него.
— Вы все думаете, — сказал наконец Хакенберг, и было не совсем понятно, кого он имел в виду, — вы думаете, что вы благородного происхождения. Но, может, все обстоит иначе. Так что сначала скажи мне, кто ты.
— Кто я?
— Да, ты — кто ты и как тебя зовут?
Теперь Хайстер должен был, в своем духе, сказать, что вопрос нелепый. Однако вместо этого он вовсе не засмеялся, а странно застенчиво посмотрел на Хакенберга и ответил:
— Меня зовут Макс Эмануэль граф фон Хайстер.
В то же время он вновь побледнел и с этой минуты не спускал глаз с Хакенберга, как будто был околдован им.
— Хорошо, — сказал Хакенберг. — Ответ дать было несложно. И на второй вопрос ответ вряд ли будет труднее. Кто был твой отец?
Должен признать, что мы готовы были уже посмеяться над простотой этих вопросов, но почему-то не засмеялись, а Хайстер ответил:
— Мой отец был Карл Людвиг граф фон Хайстер, барон фон Тахшперг и Санкт-Магдалененкирхен, владетель фиденкомисса [4] в Портендорфе. Я его второй сын. После моего
Тем временем Хакенберг смотрел на губы Хайстера и шевелил своими губами, как будто сам произносил эти слова. И в то же время он кивал головой, словно бы в знак того, что его устраивает каждое слово. Затем, когда Хайстер закончил, он сказал:
4
Фиденкомисс — родовое имущество, передаваемое по наследству в особом порядке, обычно старшему сыну, без права залога, отчуждения третьим лицам или дробления на части.
— Очень хорошо. А кем был твой дед?
Хайстер побледнел, как будто ему стало плохо. Он начинал ответ несколько раз, но ничего не получалось. Мы смотрели на него как завороженные. Хотя никто не понимал, что происходит, но несомненно, во всем этом было что-то чрезвычайно зловещее. Все мы ощущали растущее напряжение. В повисшей паузе лошади все так же продолжали шагать, гремела дорога, мы все ближе подходили к мосту. Последние ряды пехоты уже вышли на мост и переходили реку. Музыка стихла — из-за сильного ветра, сквозившего над водой.
На лбу у Хайстера выступил пот, и, наконец, он сказал тоном человека, у которого парализован язык и который все же пытается заговорить:
— Моим дедом был граф Леопольд фон Хайстер, владетель фиденкомисса в Портендорфе.
— Неверно! — сказал Хакенберг.
Внезапно его голос стал совсем другим, и он выпрямился в седле.
— Ваш дед был неизвестно кто. А отец был ребенком совершенно других людей. Настоящий Карл Людвиг фон Хайстер умер, когда ему было два дня от роду. Он был последним из пяти братьев и сестер; до него в семье рождались только девочки. Чтобы наследство не перешло в чужие руки, Леопольд Хайстер купил мальчика у цыган, разбивших лагерь недалеко от Портендорфа. Вот кто твой отец. Ты сам это знаешь, это скрывали, но ты это знал. Если не так, возрази! Ты мог бы дать мне правдивый ответ, если бы захотел. Однако ты предпочел солгать. Но прапорщику нельзя лгать, особенно когда он несет штандарт. Бродягам штандартов не дают. Тебе придется его отдать. Я задал свой вопрос, а ты на него не ответил.
С этими словами он махнул рукой остальным и поскакал прочь от нас. Мы подошли к берегу. Перед нами лежал пустой мост. Хакенберг преодолел крутой склон, уходящий с дороги вниз, его конь передними копытами ступил на насыпь из дерева, земли и камней и поскакал вдоль реки. Собаки бежали перед всадником. Все они скрылись из виду в зарослях ив возле воды. Полк вступил на мост.
Хайстер был бледен, как мел. Он не мог произнести ни слова. Сильный порыв ветра, дувшего вдоль реки, подхватил штандарт и развернул его. Двуглавый орел засиял и протянул когти в сторону Белграда. Мы в смущении смотрели под ноги лошадям. Прежде всего, тот факт, что Хайстер не стал возражать Хакенбергу, лишил нас возможности сейчас обратиться к нему. Было совершенно непонятно, откуда Хакенберг знал то, что сказал. Но сам Хайстер, казалось, согласился с тем, что ему сказали; он действительно знал все это давно. Цыгане тоже могут быть честными людьми. Но тогда им не позволительно притворяться графами. Боттенлаубен, поскольку он сам был графом, расстроился больше всех из нас. Ситуация была очень неприятная. Мы чувствовали, что случившееся на наших глазах имеет большее значение, чем просто раскрытие подлога в семье. Тут было что-то, касающееся нашего прошлого вообще. Тем временем полк уже шел по настилу моста. Доски грохотали под сотнями копыт. Хайстер, не оборачиваясь, ехал впереди нас. Он сидел сгорбившись, а порывистый ветер терзал штандарт, словно его уже не было в руке Хайстера.