Штандарт
Шрифт:
— Почему же тогда, — заорал полковник, — вы остановились?
Солдат ответил что-то на своем родном языке, так что мы не поняли, но вслед за ним из шеренги вышел другой, высокий солдат с решительным округлым лицом и нахмуренными бровями, и ответил громко на ломаном немецком: кто-то один не может нести ответственность, они все решили не идти дальше. В этот же момент из строя раздались громкие выкрики.
— Тишина! — скомандовал Боттенлаубен.
Крики стихли, и солдат продолжил: никто конкретно не приказывал солдатам не идти дальше, но весь полк не желает идти на другой берег. Потому что никто не хочет попасть в плен. Ситуация на фронте безнадежна, солдаты это хорошо знают,
Никому из них даже в голову не пришло, что их арестуют или даже расстреляют на любом берегу только за невыполнение приказа.
Солдат говорил с нарастающим возбуждением, и ему вторили подбадривавшие его выкрики. Полковник спросил, не забыл ли полк о присяге, произнесенной несколько часов назад. Но солдат ответил, что люди ей больше не связаны. Они давали эту клятву не добровольно, а потому она ничего не стоит. Переходить на другой берег бессмысленно. Полковник должен взглянуть на другой мост, по которому возвращаются эшелоны. И все станет ясно. Полковник закричал, что не им решать, бессмысленно идти на фронт или нет. Солдат не может ставить под сомнения приказы. Но он уже не солдат, ответил тот человек, он русинский крестьянин, которого все немецкие и австрийские военные заботят не больше, чем грязь под ногтями. Когда солдат сказал это, в полковнике произошла странная перемена. Стареющий и, вероятно, уже больной человек поник головой, на лице его застыло выражение отвращения. Он убрал пистолет, словно тот больше ему не понадобится, повернулся к генералу и официальным тоном произнес:
— Ваше превосходительство, я жду дальнейших распоряжений.
Наступила пауза. Генерал задумался и посмотрел на нас. Затем наклонился к своему адъютанту и что-то тому прошептал. Адъютант выпрямился, отдал честь и поскакал в сторону венгерского берега. Мы смотрели ему вслед. Антон, стоявший рядом со мной, откашлялся, затем наклонился ко мне и довольно громко сказал:
— Ну так!
— Что — так? — рявкнул я ему.
— Вот где мы оказались с этим полком, господин прапорщик! А все из-за этой истории в Белграде!
— Молчать, — прошипел я, — подобное могло случиться и с нашим прежним полком!
Антон пожал плечами.
— Хватит! — резко сказал я ему. — Если ты будешь действовать мне на нервы, я просто сброшу тебя в воду! С тобой-то я справлюсь!
Нашу перепалку прервал командир дивизии. Он повысил голос и крикнул:
— Полковник! Сообщите солдатам, что, если они не выполнят приказ, я прикажу открыть огонь! Я велел своему адъютанту передать это распоряжение Германскому Королевскому полку.
Полковник мгновение смотрел на генерала, затем повернулся к солдатам и открыл рот, чтобы что-то сказать. Однако едва он произнес несколько слов, как внезапный приступ кашля лишил его возможности продолжать. Он поднес носовой платок к губам, затем сказал, все еще прерываемый кашлем:
— Граф Боттенлаубен, скажите солдатам.
Боттенлаубен встал в стременах. Он возвышался над всеми нами и закричал поверх голов своим самым зычным голосом:
— Если полк не двинется вперед, его превосходительство прикажет полк расстрелять.
Ответом ему был ропот и, похоже, смех. Солдат, который говорил с нами прежде, подъехал на лошади к Боттенлаубену и крикнул:
— Кто прикажет?
— Его превосходительство! — воскликнул Боттенлаубен.
— И кто, — крикнул в ответ солдат, — будет стрелять?
— Те, — крикнул Боттенлаубен, — кому прикажут!
— И кто, — крикнул солдат, — это будет? Господин ротмистр считает, что из четырех полков найдется один, в котором согласятся стрелять в своих товарищей?
— Парень, — прорычал Боттенлаубен, —
С этими словами он пришпорил коня и наскочил на солдата, да так, что тот повалился на доски моста вместе с лошадью. Последовала беспорядочная толкотня, люди заметались, лошади потеряли строй. Боттенлаубен, шерсть на его меховом кивере, казалось, встала дыбом от возмущения, нависал над упавшим драгуном. Но в этот момент общее внимание отвлекло иное движение. На берегу, с которого мы пришли, кавалерия прорывалась на другой мост. Это был Германский Королевский полк. Он оттеснил эшелоны в сторону. Всадники спешились, сняли с себя винтовки и стали занимать позиции на мосту.
Несколько сотен драгун выстроились вдоль моста, лицом к нам и положили свои карабины на ограждение. По бокам разворачивались пулеметные отряды. Наши солдаты с недоверием наблюдали за их действиями. Но когда стало очевидно, что Германский Королевский действительно готов стрелять в нас, солдаты возмущенно загудели. Генерал и его офицеры кричали солдатам, понимают ли те, что будет, если они не подчинятся. Что есть еще полки, которые верны долгу. И они будут стрелять.
Из полка на другом мосту кричали нашим солдатам, что они знают, что значит стрелять в товарищей. Но они это сделают, потому что они немцы и подчиняются приказам. Наши солдаты в ответ разразились лавиной проклятий. В какой-то момент несколько рядовых собрались вместе, и казалось, что на генерала вот-вот нападут. В тот миг он вполне мог отдать роковой приказ. Но вместо него прозвучал звук одной-единственной трубы. Она подавала сигнал: «Огонь!»
В следующее мгновение все превратилось в ад. Вдоль всего ограждения моста, на котором стоял Германский Королевский полк, а также с берега раздался сухой треск, как будто зеленые еловые ветки падали в огонь. Но из-за того, что выстрелы были нацелены прямо на нас, для нас это звучало как хлопки возле наших ушей. Долю секунды спустя завывающий град пуль достиг нас, и в мгновение ока вся наша колонна распалась, по мосту заметались десятки и сотни людей и лошадей. Одни всадники перепрыгивали через перила и бросались в реку, другие спешивались и пытались открыть ответный огонь или стреляли прямо с седла; лошади без седоков понеслись в сторону Белграда. Вода зарябила под ударами пуль, как в сильный град. После первых же выстрелов Хайстер зашатался в седле. Его лошадь кружилась волчком, а он цеплялся за ее гриву. Штандарт уже должен был вот-вот выскользнуть из его руки, когда капрал Йоханн Лотт рванулся к прапорщику и подхватил древко. Хайстер упал на мост. Он больше не поднялся, а его лошадь умчалась прочь.
В этот момент полковник, по лицу которого текла кровь, галопом приблизился к нам, сказал что-то капралу и указал на меня. Капрал поскакал ко мне и вручил мне штандарт. Полотнище трепетало на ветру, и на мгновение мне показалось, что не Лотт протянул мне его, а Хакенберг. Все лица исчезли в этот миг. Как только я взял в руки обтянутое бархатом древко, пуля выбила капрала из седла. Но я едва это заметил. Штандарт был у меня! Жизни других рушились вокруг, а штандарт стал моим! Вокруг творился ад, но штандарт был со мной! Внезапно я понял, что с того самого момента, когда увидел его, я знал, что так и случится. Я получил его в тот момент, когда полк, знаменем которого он был, прекращал свое существование. Но он-то у меня был! У меня был штандарт! Мазепа подо мной встал на дыбы. Я высоко поднял руку, и штандарт взвился у всех над головами. В своей стихии он бился, трепетал и развивался над ранеными и мертвыми, к виду которых он привык, над всеми, кто пал и кто еще воевал. Внезапно Мазепа запнулся и упал на мост.