Штандарт
Шрифт:
— О, не говори так. Штандарт тебе не принадлежит. В любой момент ты можешь его лишиться, а Менис его подхватит. Можешь заболеть или сломать ногу. Тогда он тоже его заберет. Тебя могут убить. Тогда он тоже ему достанется.
Хайстер выглядел слегка ошарашенным.
— Сейчас мы едем на фронт, — продолжал Хакенберг. — И тебя могут убить. Согласись с этим.
— Пожалуйста, — сказал Хайстер, — если вы так считаете. Но точно знать нельзя, погибну я или нет. Говорить об этом бесполезно.
— Что ж, — ответил Хакенберг, — вовсе не бесполезно.
— То есть?
— Вам же интересно было бы узнать, погибнете
— Конечно. Но поскольку этого никто не может предсказать, гадать по этому поводу бессмысленно.
— К смерти всегда нужно быть готовым, — сказал Хакенберг. — Кстати, предсказатели тоже найдутся. Цыган смог бы это сделать. Или цыганка. Верно?
Он смотрел на Хайстера, и мне все больше казалось, что поведение старика того действительно раздражает. Хайстер ответил не сразу, лицо его покраснело. На мой взгляд, было бестактно со стороны Хакенберга намекать на чью-то смерть, когда все мы отправляемся на фронт.
— Я не верю, — сказал Хайстер, — в способности цыган предсказывать будущее. Да и цыган тут никаких нет.
— Вот как? — спросил Хакенберг, забавно оглядываясь, словно бы в поисках цыган. — Тогда другие тоже могли бы погадать. Если хочешь, я мог бы попробовать.
— Вы, господин ротмистр?
— Да. Я не придаю значения таким вещам, да и предсказываю всегда неточно. Но те, кто меня знает, говорят, что иногда у меня получается. Дай руку. Правую.
Мы переглянулись. Попытка старика предсказать чью-то смерть произвела на всех нас тяжелое впечатление, только Боттенлаубен засмеялся и затряс своим большим кивером. Он потешался над предложением Хакенберга, но у меня возникло такое чувство, что вся эта ситуация сложилась неслучайно. Хайстер явно откуда-то знал Хакенберга. Я бы даже сказал, что они давно знакомы. Хайстер смотрел на ротмистра, как будто тот действительно знал будущее. Возможно, он был легковерен или суеверен. Хайстер снял правую перчатку и протянул ладонь Хакенбергу. Хакенберг взял его руку и стал рассматривать ладонь.
Тем временем мы подошли к бревенчатой дороге, той самой, по которой я проезжал и этой, и прошлой ночью. Путь был свободен. Сквозь заросли высохшего болотного тростника мы видели, что по мосту вверх все еще идут обозы. По одному мосту эшелоны шли с венгерского берега на сербский. По другому — с сербского на венгерский. И выглядело это вполне естественно, словно их и строили с этой целью. Перед нами по мостам серой змеей ползли колонны. Каски пехотинцев сливались в сплошную колышущуюся дугообразную волну, музыканты играли марши. Их было слышно издалека, мелодию доносил ветер. За колонной проследовали две телеги, покрытые светлым брезентом, выгоревшим и казавшимся белым в тусклом осеннем свете. За мостом возвышалась Белградская крепость.
Хакенберг между тем все еще разглядывал руку Хайстера, затем снял правую перчатку и посмотрел на свою правую ладонь. Рука у него была узкая и загорелая. Остальные внимательно наблюдали за его движениями. Наконец, небрежным жестом он отпустил руку Хайстера и сказал:
— Я не хочу никого расстраивать предсказаниями близкой смерти. Нехорошо быть слишком точным в предсказании чьей-либо судьбы. Иначе в нее действительно может затянуть. Скорее, я хочу дать тебе некоторую свободу действий. Я скажу так: один из нас умрет. Ты или я, один из нас не переживет эту кампанию.
Он
На Хайстера и на всех нас это сообщение произвело сильное впечатление. Прапорщик покраснел, но затем попытался рассмеяться и сказал:
— Ну и что? Это все? Теперь я знаю столько же, сколько и раньше! Когда ты говоришь мне, что один из нас умрет, это не сильно отличается от утверждения о том, что на войне каждый десятый или двадцатый солдат погибнет. Шансы для меня одинаковы. Я могу погибнуть или не погибнуть. Вот и все.
— Нет, — возразил Хакенберг, — если я говорю тебе, что один из нас погибнет, это значит, что погибнет один из двоих.
Мне казалось, он получает удовольствие от происходящего. Остальные не знали, что сказать. Только Боттенлаубен снова засмеялся:
— Ну и прекрасно! Но серьезно, — обратился он к Хакенбергу, — не стоит расстраивать прапорщика такими вещами, господин фон Хакенберг. Ему нужны железные нервы.
— Они у меня есть, — сказал Хайстер. — Никто не может предсказывать будущее. Так что меня совсем не трогает, когда кто-то делает подобные заявления. Но даже если бы я хотел поверить господину ротмистру, я все равно не знаю, кто из нас останется в живых. И мне, — добавил он, — так же мало интересна его дальнейшая жизнь, как и ему моя.
Хакенберг рассеянно выслушал его слова. Он задумчиво смотрел на бегущих перед нами собак, затем произнес:
— Тот из нас, кто мудрее, вероятно, останется в живых.
— Господин ротмистр, — сказал Хайстер, — как же узнать, кто мудрее? Люди не всегда получают пулю по глупости.
— Конечно, иногда так бывает. Более мудрый избегает ситуаций, которые бессмысленно подвергают его опасности, в то время как менее мудрый обычно недостаточно мудр, чтобы это понять. Более глупый — в невыгодном положении. Если мы захотим выяснить, кто из нас умнее, то есть простое средство.
— Какое?
— Будем по очереди задавать друг другу вопросы. Первый, кто не сможет ответить, проиграл. И он, соответственно, глупец.
— Это как-то по-детски! — воскликнул Хайстер. — Есть вопросы, на которые нет ответа. И вопросы о вещах, о которых другой не осведомлен. И это не будет доказательством глупости.
— Доверимся друг другу, — сказал Хакенберг, — будем задавать справедливые вопросы. В отношении меня ты можешь быть уверен, так и будет. Я думаю, что ты тоже будешь честен.
В этот момент наши лошади вступили на бревенчатую дорогу. Бревна гремели под копытами. Было уже видно, как мерцает за камышами Дунай. Музыка впереди нас стала громче. Оркестры заиграли «Марш принца Евгения», а пехотный полк с ходу двинулся на Белград.
Боттенлаубен ухмыльнулся спору Хайстера и Хакенберга и тряхнул кивером, на котором затрепетали дубовые листья, сказав:
— Ну, спросите о чем-нибудь приятном!
Хайстер, казалось, задумался, но внезапно сказал Хакенбергу:
— Можешь, господин ротмистр, для простоты сказать сразу, кто из нас погибнет? Но ты ведь не знаешь. Вполне возможно, что мы оба погибнем или ни один из нас. Ты просто ничего не знаешь. Однако, поскольку ты делаешь вид, что что-то знаешь о будущем, о потустороннем мире и тому подобном, и поскольку я заинтересован в этом в основном потому, что ты уверен в моей смерти на пятьдесят процентов, скажи мне: что происходит с нами, когда мы умираем?