Штандарт
Шрифт:
Мы бегом вернулись в отопительный коридор, там по-прежнему никого не было, и поспешили в кладовку. Едва мы добрались до нее, стало слышно, как люди бегут уже по этому коридору. Мы подняли ковер и спустились по лестнице. Ковер вернулся в свое привычное положение. Мы ждали с пистолетами в руках и были готовы поприветствовать любого выстрелами. Но никому и в голову не приходило искать нас за ковром. Англичане побывали в кладовой и перевернули там все вверх дном, но никто из них не поднял ковер. Они снова выбежали в коридор, и мы слышали, как они штурмуют другие комнаты, потом шум стих, но очень скоро вернулся снова: они опять искали нас в кладовой. Их было много,
Было около семи часов; мы сидели на ступенях в темноте, только отблеск света, который англичане зажгли в кладовке, пробивался сквозь основу ковра. Мы сидели не двигаясь, не решаясь что-либо предпринять. Реза взяла меня за руки и крепко вцепилась в них. Полную тишину нарушали только шорохи то тут, то там. Антон пробормотал, что это крысы. Я зашипел на него и велел замолчать.
Время от времени я чувствовал, как Реза сильнее сжимает мои руки, затем немного отпускает, но сразу же снова судорожно вцепляется в них. У нее был шок. Наконец, она приблизила губы к моему уху.
— Послушай, — прошептала она, — что ты собирался сделать с англичанином?
— С Сомерсетом? — тихо спросил я.
— Да. Если бы вы… если бы вы не застрелили его.
Я пожал плечами.
— Ты хотел его убить?
— Не знаю, — пробормотал я. — Но мы не знали, что он будет защищаться.
Она помолчала несколько секунд, затем спросила:
— Вы бы вообще вошли в комнату, если бы я не дала вам знак?
— Знак?.. Нет, наверное, или вошли бы позже. Мы не могли знать, как далеко ты собираешься с ним зайти.
Она молчала, и я добавил:
— Но ты действовала очень умело.
— Возможно, мне не следовало этого делать, — сказала она.
— Почему нет?
— Он же мертв.
— Аншютц, — сказал я, — тоже мертв.
Она поколебалась, затем прошептала:
— Но это же не из-за того, что я сделала…
— Что сделала? Что позволила поцеловать себя?
— …Да.
— Это было очень умно с твоей стороны. Он даже не заметил, что мы вошли.
— А что, если бы вы не вошли? Что мне тогда пришлось бы делать? Он становился все более навязчивым. Я не знала, придете ли вы. Я знала только, что ты все видишь. Подумай я больше, то не стала бы так поступать.
— О чем ты?
— О том, что он мог бы сделать.
— Я тебя не понимаю. Он ничего бы тебе не сделал, — сказал я, — …иначе бы…
— Что?
— Я бы вошел в комнату, и ничего бы не случилось.
— Ты? Уже случилось гораздо больше! Потому что теперь он мертв! Вы смотрели, как я делаю так, чтобы он ничего не заметил. А вы вошли и застрелили его… Ты мог бы приказать мне стать его любовницей, чтобы вы могли сбежать. Я бы сделала это для тебя. Но это из-за меня вы смогли его убить. А ты говоришь мне, что ничего не произошло. Случилось гораздо больше, чем если бы я пожертвовала собой ради тебя! То, что он мертв, — это гораздо больше, чем то, что я для тебя сделала. А ты смотрел на меня.
Она говорила все громче, ее голос переходил в крик.
— Говори тише, — сказал я.
Боттенлаубен и Антон шикали на нас.
— Я действительно не понимаю тебя, — прошептал я.
— Да, ты меня не понимаешь. Ты смотришь, как кто-то другой целует меня, говоришь мне, что все хорошо, но сам меня не целуешь. Отталкиваешь мои руки, когда я пытаюсь обнять тебя. Несколько дней я не знала,
— Реза, я не хотел тебя обидеть, но обстоятельства действительно были такие, что я не мог уделить тебе внимание.
Я притянул ее к себе, она обняла меня за плечи и поцеловала в губы. Я чувствовал слезы на ее щеках, она целовала меня резко и страстно. На мгновение, поскольку Боттенлаубен и Антон сидели рядом, мне захотелось убрать ее руки со своих плеч, но она не отпускала меня в темноте. Я вытер ей слезы и поцеловал, она снова взяла меня за руки и прижалась ко мне.
Мы сидели так долго, но больше не разговаривали. Несколько раз было слышно, как люди проходят по комнатам наверху; двери в отопительный коридор, вероятно, остались открытыми, потому что мы слышали шаги здесь, внизу. Я сидел и думал, сможем ли мы когда-нибудь выбраться незамеченными. Я думал о смерти Аншютца и о том, сколько человек в полку погибло и что полковник мертв, и Чарторыйский, и Брёле, и Хайстер, Кёметтер фон Трубейн и лейтенант Фабер; а остальные в плену. Мазепа был мертв, и Фаза тоже мертва. Они теперь плыли по реке, и сотни мертвых лошадей плыли вместе с ними. Чарбинский, должно быть, попал в плен, и Кляйн, и Салаи, и все мятежники. Мы остались одни. Мы и не были частью этого полка. Боттенлаубен — немец, а Антон и я из других драгун. При этом штандарт полка эрцгерцогини Марии-Изабеллы перешел к нам.
Я представлял себе эрцгерцогиню юной девушкой, которая жила очень давно и носила платье цвета слоновой кости с розовыми бантами; я видел ее перед собой: она стоит перед сверкающими белыми всадниками в черных доспехах с красными кожаными и бархатными ремнями, перед корнетами, такими же молодыми. Она передает им штандарт. Император стоит рядом и улыбается ей, небо становится нежно-голубым, и по нему проносятся маленькие облачка. Штандарт эскадрона, ставший впоследствии знаменем всего полка, был тогда тоже совсем юным, он еще не видел крови, его золотая вышивка блестела и волновалась на майском ветру. Я потянулся было за парчой, спрятанной под рубашкой, но тогда мне бы пришлось отпустить руки Резы, а я не хотел. Ей было бы больно…
Наконец Боттенлаубен чиркнул спичкой и посмотрел на часы. Было уже десять, и он прошептал мне, что пора попробовать открыть решетку. Очень осторожно мы подняли ковер и выглянули в кладовую. Мы никого не увидели. Нам необходимо было выломать эту решетку. Мы выбрали две крепкие кочерги и вернулись за ковер.
Итак, мы отступили за ковер. И уже собрались приступить к делу, как мне пришло в голову, что англичане, поскольку они не поняли, куда мы делись, могли выставить охрану и приказать ей соблюдать тишину, чтобы ввести нас в заблуждение. Я предложил проверить, и Боттенлаубен согласился.
Я уронил на пол железку. Она с лязгом ударилась об камень и заскакала вниз по ступенькам. Мы слушали, затаив дыхание. Если бы посты имелись, они бы себя выдали. Но было тихо. Мы наконец взялись за работу. Пока Боттенлаубен и Антон упирались в верхнюю часть решетки, чтобы хоть немного ее отогнуть, я просунул крюк кочерги между решеткой и рамой и отжал его как можно сильнее к замку. Затем мы протолкнули вторую кочергу и попытались отжать замок с другой стороны. Теперь над и под замком у каждого из нас было по рычагу, и мы поднажали. В конце концов, замок сломался. Мы изо всех сил давили на крюки, но дверь не двигалась с места. Напротив, крюки начали гнуться. Пришлось их вытащить, разогнуть и снова засунуть обратно. Раствор стены начал осыпаться, но решетка не поддавалась.