Штандарт
Шрифт:
Позавчера, когда мы переходили реку, мы видели лодки, большие и маленькие, и еще несколько грузовых судов и барж, вытащенных на берег. Между городом и крепостью находились две небольшие пристани, и там мы тоже видели баржи и лодки. Вопрос был только в том, как незаметно спуститься и заполучить такую лодку. Мы предполагали, что кроме часовых, наблюдавших из крепости, на берегу реки могли быть посты либо пешие или конные патрули. Но, конечно, ничего этого мы не увидели, все было тихо, и никого, даже местных жителей, не было.
После стольких трудностей нам очень не хотелось подвергать себя риску попасть в руки англичан. Мы начали придумывать план, как завладеть лодкой, когда внезапно произошло событие, избавившее нас от раздумий. На венгерском
Мы не понимали, что случилось, и узнали обо всем лишь позже. Когда гусарская дивизия в Эрменьеше получила известие о том, что английские части вышли на венгерский берег, гусары двинулись вверх по реке, спешились для перестрелки и, располагая примерно полутора тысячами карабинов и пулеметами, атаковали плацдарм. Перед лицом подавляющего огня, ведущегося из камышей, англичане очень скоро поняли, что не смогут удержаться. Чтобы избежать нависшей опасности попасть в плен, они своевременно оставили позицию и отступили по мосту назад. Но в дело вмешалась гусарская артиллерия. Англичане, решив, что венгры намереваются их преследовать, решили разрушить за собой мост. Они без труда разобрались в его устройстве и просто расцепили понтоны, которые поплыли вниз по течению.
Железнодорожный мост они взорвали. Не зная, с какими силами они столкнулись, англичане на всякий случай разрушили оба моста, чтобы не подвергать опасности свои позиции в так быстро захваченном городе. Нельзя было не воспользоваться этой общей неразберихой. Мы сбежали к реке, к пристаням, нас никто не остановил, хотя рядом с нами регулярно свистели пули. На берегу мы нашли несколько лодок или, скорее, барж. Конечно, они были пришвартованы к причалам цепями и заперты на замки. Прыгнув в одну из барж, мы перебили цепь веслами, найденными на дне лодки. Через мгновение течение подхватило нас и понесло вниз. Венгры перестали стрелять. Судя по всему, очистив берег от англичан, они достигли своей цели. Облака тумана, приведенные в движение множеством выстрелов, скрыли нас в нужный момент. Мы плыли между остатками понтонного моста, затем под взорванным местом, уносясь вниз по течению все дальше и дальше от города, и спустя полчаса оказались на венгерском берегу возле Панцовы.
Панцова — небольшой город. Но все-таки город, и на его жизни в полной мере отразилась общая катастрофа. Здесь было много военных, которые все еще рассчитывали уйти на судах по реке, крестьяне, мелкая буржуазия и беженцы всех мастей. Все они стремились спастись от приближающихся войск противника. Одного взгляда на всех этих людей было достаточно, чтобы понять, что если здесь все так безрадостно, то подобная же ситуация и в других городах.
Солдаты, некоторые без вещмешков, другие, наоборот, навьюченные всяким хламом, который они где-то подобрали, по большей части без оружия, забыв о дисциплине, куда-то шли. Они принадлежали к разным полкам и даже разным армиям. Глядя на них, можно было понять, какие огромные массы войск уже распущены. Улицы были усыпаны брошенными противогазами, патронами, лопатами и шлемами. Никто из этих солдат больше не думал воевать, они просто хотели вернуться домой, заняться своими делами, они были стадом без пастуха, пролетарий одержал верх над солдатом, это был конец.
Было нелепо искать здесь командиров, чтобы поступить в их распоряжение. Нам удалось сбежать из английского окружения только для того, чтобы оказаться внутри хаоса. Венгерские части, конечно, остались на своих местах, но все остальные — поляки, чехи, хорваты, румыны — вдруг забыли, что до сих пор у них было общее, единое государство, они бросили все, что им больше было не нужно, взяли то, что, по их мнению, им могло
Мы сказали друг другу, что для нас самым разумным будет вернуться в Австрию. Колонии были потеряны. Мы это видели. Люди вокруг кричали друг на друга на всех своих языках, которых мы не понимали.
Оставалась старая Австрия. Ее царство было священно. Оно не могло пасть.
Когда около шести утра подошел поезд, состоящий из нескольких грязных, неосвещенных вагонов третьего класса без единого целого стекла, на вокзале сразу стало тесно. Нам удалось попасть внутрь в основном благодаря энергичным движениям рук рослого Боттенлаубена, который шел впереди, тогда как мы с Антоном прикрывали Резу с флангов. В конце концов, мы оказались в одном из вагонов — давка в нем была неописуемая. Булавка не могла бы упасть на пол. В тамбурах было не лучше. Несколько штабных офицеров ворвались в уборную, засели в ней и никому не давали туда войти.
Поезд стоял на станции два часа. Начался день, и влажный зловонный туман, смешанный с сажей и дымом, окутал все. О каком-либо удобстве пассажиров речи не было. Люди сидели на своем багаже. Мы были без багажа, поэтому мы стояли. Народу набилось, как сельдей в бочке. Все другие запахи перекрывал запах неделю не мытых тел, терпеть его помогали разбитые окна. Боттенлаубен смотрел на нас и качал головой. Было непонятно, почему он это делает. Он просто качал головой. Это была единственная возможность делать хоть что-нибудь — качать головой. Просто поразительно, что все остальные не качали головами. Но они этого не делали. И вроде бы даже не думали об этом. Никто не ругался, казалось, люди даже довольны происходящим: они просто ехали домой. И, вместе с ними, мы тоже ехали домой. В какой-то момент мы даже заметили, что начинаем привыкать к новым условиям.
Наконец, когда поезд уже очень долго стоял на вокзале, нам стало ясно, что наше путешествие займет гораздо больше времени, и просто купили четыре места в одном из купе и сели. Мы не пожалели за них сотню крон. Правда, Антон сказал, что мы могли бы получить места и за меньшие деньги. В конце концов, мы были людьми старой эпохи. Те, кто продал нам свои места, устроились на полу в общем проходе; они, казалось, чувствовали себя там вполне комфортно. Тем временем все больше людей залезали через окна, потому что не могли попасть внутрь обычным путем, некоторые забирались на крышу вагона. Наконец, поезд тронулся.
До Сегеда мы добирались целые сутки, и нам очень повезло, что поезд подолгу стоял в Надь-Бечкереке и Надь-Кикинде. В обоих случаях нам удавалось раздобыть немного еды и сигарет. Люди в купе были очень добродушными и делали вид, что не замечают наши с Ботгенлаубеном офицерские знаки различия. Но симпатичнее всех была женщина с маленьким ребенком. Она со всеми болтала и сказала, что она-то вообще никуда не торопится, просто бабушка и дедушка ее ребенка живут в Кошице, и они ни разу не видели внука, а поскольку ее муж — рабочий-железнодорожник, она может путешествовать бесплатно и теперь едет в Кошице, чтобы показать внука бабушке и дедушке. Она не замечала никаких неудобств, и происходящее в мире ее не впечатляло. В общем, наши попутчики отнюдь не переживали из-за того, что ситуация грозила вот-вот превратиться в хаос. Антон чувствовал себя обязанным уделять внимание ребенку. Каждый раз, когда мать выходила за чем-нибудь из купе, он мог полчаса или даже час подряд развлекать малыша. Ребенку было полтора года, но он уже пил кофе, который его мать время от времени варила на спиртовой горелке. Реза сказала, что он милый. Но очень грязный. Мы все были очень грязными. Реза тоже играла с ребенком, он смеялся и тянул к ней ручки. Но особенно его радовала борода Антона, а вот Антона больше всего интересовало, как у малыша с зубами, видимо потому, что свои у него повыпадали. Он заглянул ребенку в рот, затем снял перчатки и проверил, крепко ли сидят зубы. Потом он полез в рот к себе, сравнить, как обстоят дела у него самого. Я сказал ему так не делать. Он смутился.