Штормовое предупреждение
Шрифт:
– Жди снаружи, – велел ему лейтенант. Рико задрал вверх одну бровь несомненно-узнаваемым движением — точно так же делал сам ученый, выражавший иронию без помощи слов. Как будто подрывник тут кого-то спрашивает...
– Жди, я говорю...
Но Рико ждать не стал. Не то чтобы не послушался – скорее, просто проигнорировал. Снаружи! Такое еще выдумает, а еще умный… Как вообще в голову могло прийти какое-то там еретическое «снаружи»?
Осознав тщетность своих попыток, ученый махнул на Рико рукой, отвернулся и принялся избавляться от одежды, оставляя ее валяться прямо на полу: хуже, чем есть, уже не будет. А вот кафель потом придется помыть… Рико безо всякой задней мысли ему помог — просто потому что был сейчас рядом. И, не ограничиваясь простым фактом проникновения в ванную комнату, он и под душ сунулся, не утруждая себя такими хлопотами, как раздевание – вошел следом,
Рико бесцеремонно стащил майку через голову и попросту бросил на пол, моментально о ней забыв. Пока Ковальски настраивал температуру воды – без очков это было не так просто – и стоял спиной к подрывнику, тот подошел сзади и обнял, утыкаясь лобастой башкой в худощавое плечо. Он часто теперь так делал – безо всякой причины сгребал в объятия, втискивал в себя, и Ковальски не собирался ему мешать. Было приятно осознавать, что в мире есть тот, кто пожелает тебя обнимать. Остальное, если так подумать, не так уж и важно.
Теплая вода полилась сверху, и Рико встряхнул головой, как дикое животное, но тут же утратил к воде интерес.
– День стиркА, – язвительно заметил Ковальски через плечо. – Сначала мы стираем меня, а после сушим тебя. Потому что некоторые до сих пор не уяснили некую важную истину: перед тем, как принимать душ, стоит оставлять одежду снаружи...
Рико заткнул его поцелуем. Беззлобно и явно не желая обидеть, не имея намерения оборвать бессмысленное словоизлияние. Рико его хорошо знал и то, что Ковальски говорил с ним, считал весьма приятным добавлением к их непростым отношениям. Не каждый все же умеет вести конструктивный диалог в режиме монолога, но лейтенант справлялся.
Губы у Рико, горячие, и сам он, даже по сравнению с льющей сверху водой, горячий. Ковальски вслепую провел рукой по чужому мокрому телу, пока, наконец, пальцы не зацепили массивный ремень. За него он подтянул подрывника поближе, заставляя сделать шаг к себе, и без стеснения забросил одну руку ему на шею.
Ему нравилось целоваться с Рико, и он не собирался этого скрывать. Поцелуй – это всегда больше, чем просто касание с обменом бактериями. Ему нравилось, когда Рико сгребал его в охапку, мало интересуясь тем, а подходящий ли сейчас для этого момент, и нравилось подступать к нему самому – хотя бы ради того короткого мига, когда в шальных глазах подрывника промелькнет огонек искреннего счастья. Ковальски не знал наверняка, но предполагал, что Рико мало избалован чужим вниманием. Будучи на полголовы ниже, он всегда подымал лицо, чтобы дотянуться, и каждый раз его взгляд, как будто он до конца не верит в происходящее, заставлял сердце Ковальски болезненно сжиматься. Рико не привык, чтобы его целовали. Еще когда они оставались в развалюхе на причале (да уж, домик на берегу океана, романтика, что уж там…), лейтенант обратил на это внимания. То, что для большинства людей было обычным, можно сказать, рутинным делом, привычкой, для Рико стало чудом. Он каждый раз еще секунду-другую находился в некой прострации, как будто ему требовалось время для возвещения в реальный мир, а потом осторожно касался места поцелуя кончиками пальцев, точно пытаясь удержать ощущение. Ковальски гладил его по щеке, той, где был шрам, и подрывник прикрывал от удовольствия глаза, весь потянувшись за чужой рукой. Картина эта намертво врезалась лейтенанту в память. А сейчас, стоя рядом под теплыми струями воды, Рико доверчиво запрокинул голову, открывая горло. Доверял. И это доверие было совсем иного рода, непохожее на то, к какому Ковальски в своем отряде привык. Здесь вряд ли тебя возьмут на мушку, но походя наступить на больную мозоль могут с легкостью. Рико не ждал от него ничего такого – и в этом-то лейтенант и видел его безоговорочную убежденность в собственной безопасности.
Ковальски взял его лицо в ладони, уперся своим лбом в его. Хотел сказать что-то такое, что они оба знали, но что было по-настоящему важным, но не смог выговорить ни слова. Впрочем, общение с Рико научило его тому, что, когда не можешь говорить – стоит действовать. Подрывник сейчас прижимался к нему, и Ковальски отчетливо чувствовал его. Тело его говорило лучше всяких слов. Он отпустил чужой ремень и положил ладонь на смуглый живот, ощущая, как подбираются под кожей мышцы. Рико реагировал на касание, как хищник на запах добычи. Он ничего не мог – да и вряд ли хотел – с собой
Ковальски поймал его взгляд, улыбнулся и погладил чужой живот. Пальцами нашел узкую стрелку волос, что спускалась от впадины пупка вниз, ныряя под брючный ремень, и провел по ней, зная, что Рико любит это.
Они здесь вдвоем, в конце концов. И за пределы этой клетушки ничего не просочится. Не только Рико может позволить себе ослабить контроль.
Подрывник выгнул спину, и, повинуясь этому движению, Ковальски не стал убирать руку. Наоборот – опустил ее под ремень, вниз. Рико втянул живот, давая ему пространство для маневра, но тут же немедленно зашелся гортанным стоном, вцепился в плечи лейтенанту и мелко задрожал. Ковальски уложил острый подбородок ему на плечо, не прекращая двигать ладонью. Это баловство не приносило ничего, кроме приятных мимолетных ощущений для Рико, но Ковальски сейчас о рациональности думал в последнюю очередь.
Ему нравилось так делать. Можно было размышлять о причинах такой внезапной симпатии и строить гипотезы, но Ковальски этому предавался в свободное от Рико время, когда снова пытался найти ответ на вопрос, как же у них двоих так вышло. А когда Рико был рядом, думать хотелось только о том, что можно ощутить, перебирая пальцами и опуская руку все ниже, слушая, как он сипло вздыхает, ощущая, как он безостановочно течет смазкой, полностью готовый.
Если бы дело было на старой, но чертовски надежной медицинской кушетке, которая стояла у него в лаборатории, Ковальски бы уже оседлал чужие бедра и послал к черту все правила. Но дело было в душевой, где им было не развернуться. Рико всего однажды попробовал зажать его у стены, но это едва не кончилось капремонтом.
Едва подумав о том, что собирается делать дальше, лейтенант нервно облизнулся. Рико уловил его нервозность и успокаивающе погладил по спине – между лопаток. Ковальски благодарно ткнулся в него губами. Он все еще чувствовал себя неловко каждый раз, делая что-то подобное. Неловкость была непосредственно перед началом веселья и наутро после, когда Ковальски вспоминал, что успел натворить. Что шептал ночью Рико на ухо, о чем просил его и что делал с ним сам. С другой стороны – по ту сторону его неловкости, если можно так сказать – была их встреча в коридоре. И ему хотелось принести за свою черствость извинения, дать Рико убедиться, что все осталось неизменным. Какой еще путь для этого лучше, кроме как подпустить напарника к себе еще ближе?..
Вода шумела уже ровно, скрывая посторонние звуки – Ковальски совершенно точно знал, что снаружи не слышно, как он опускается на колени. Резиновый коврик на полу душевой кабины мягко пружинил под каждым нажимом. Лейтенанту редко доводилось смотреть на Рико снизу-вверх, но сейчас был как раз такой случай: он обнял подрывника за пояс и поймал его взгляд.
Ковальски попытался абстрагироваться. Выгнать из головы все мысли о том, кто он и кто человек рядом, а также о том, как им положено себя вести. Некоторые вещи было сложно признавать – например, то, что ему нравится быть с Рико. Утолив с ним рядом потребность в тепле, залечив им дыру в душе, Ковальски осознал, что это далеко не все, что они могут делать друг для друга. Но если выше перечисленные вещи представлялись ему вполне себе безопасными, даже в чем-то желательными, то все, что простиралось далее...
Это Рико научил его не делать границ между тем, что чувствует душа, и тем, что чувствует тело. Это Рико научил его быть счастливым от того, что другой человек может сделать с тобой. Это Рико загонял его в угол и тискал, пока в глазах не становилось темно от неразрешенного напряжения, а потом давал ему долгожданную разрядку. Это Рико приручил его – и приучил к себе, и это Рико теперь вызывал у Ковальски совершенно дикое желание.
Лейтенант с первой попытки подцепил чужой ремень правильно и щелкнул пряжкой, заставляя Рико подобраться еще сильнее в предвкушении. Глядя на подрывника снизу-вверх, Ковальски видел, как он запрокинул голову, закусив губу – несмотря на доминирующее свое положение, сейчас совершенно беззащитный. Это успокаивало Ковальски. Рико никогда на него не давил, ни в чем. Он обрушивался всей мощью своего темперамента, только когда твердо знал, что из этого не выйдет ничего плохого. Что Ковальски хочет оказаться в этой буре и ждет ее. Наверное, тощий и светлокожий, он казался Рико хрупким, и тот боялся сломать, причинить ненароком вред, а в дальнейшем – утратить то, чем так дорожил.