Штормовое предупреждение
Шрифт:
– Ты никогда, я думаю, так не поступишь.
– Считаешь, твои почки в безопасности?
– Я про то, что ты не зовешь меня милым. То есть, ты никогда не звала, поэтому я думаю, ты меня им не считаешь. Не вижу причин, чтобы ты вдруг начала.
Ева сощурилась и вдруг принялась его осматривать, как будто выискивая малозаметное пятнышко или торчащую нитку. Или незакрепленную стропу парашюта.
– В тебе что-то изменилось, – наконец, произнесла она. Ковальски молча ждал, пока она завершит мысль. Ева машинально размешивала в бумажном стаканчике свой кофе. Делала это так вдумчиво и сосредоточенно, словно это было очень
– И это вряд ли последствия вашей развеселой отрядной пьянки, – продолжала вслух рассуждать она. – Ты выглядишь таким… – все еще не сводя с Ковальски взгляда, она описала кончиком своей палочки неторопливый круг — Таким… полным, что ли. Ну, законченным. Не знаю, как это сказать нормально. Будто тебе все чего-то не хватало, а теперь оно у тебя есть.
Ковальски только головой покачал. Эфемерное ощущение, будто он теперь в состоянии справиться с чем угодно, показало свою истинную миражную природу. Он по-прежнему не умеет обращаться с эмоциями, и по-прежнему другие люди с легкостью определяют, где собака зарыта. Но теперь – надо отдать должное – его это беспокоит и вполовину не так сильно, как прежде.
– Ты выглядишь… Счастливым, – наконец нашлась Ева, отмечая это обстоятельство с некоторым даже удивлением. Что, впрочем, не было неожиданностью: она действительно вряд ли могла похвастать тем, что видела счастливого Ковальски прежде.
– Примерно так и есть, – подтвердил он.
– Адам?
Он попробовал свой кофе. Слишком много пенки и сахара, хотя — он помнил — сахара ему не клали. Так откуда же этот приторный вкус…
– Адам, ты?..
Он кивнул. Ева в замешательстве двинула своими тонкими хищными бровями и вдруг улыбнулась, коротко и словно украдкой, чтобы никто, кроме него, не успел увидеть. Подведенные помадой цвета фуксии губы растянулись и тут же снова строго подобрались.
– Удачное Рождество, парень? Она…
– Это не она.
Ева будто натолкнулась на невидимую преграду,и даже выронила свою палочку, благо, та упала не на кафельный пол и даже не на столик, а обратно в стакан. На ее лице отразилось, как она спешно перебирает имеющиеся у нее данные и не может понять, где допустила ошибку.
– Мы об одном и том же говорим? – осторожно уточнила она наконец.
– Думаю, да, – Ковальски выдержал ее взгляд прямо. Ему еще предстоит не один такой разговор, и если он не может с Евой прийти к консенсусу, то об остальных будет и говорить нечего.
– Ты вполне счастлив, – продолжала меж тем уточнять его закадычная товарка, – и причина этому не она, то есть не Дорис?
– Так и есть.
– А… Кто же тогда?.. – Ева очевидно была растеряна. По всей вероятности, природа любит равновесие – не то чтобы он прежде никогда не видел растерянной Евы, но это все же было достаточно редким зрелищем, чтобы он не отказался обновить впечатления. И чтобы уравнять их между собой: до того Ева с таким же интересом изучала счастливого его.
Все же, несмотря на тесное их дружеское общение, прямо на глазах теперь всплывает, что на деле они не так уж много знают друг о друге. Не знают, как другой человек выглядит, когда обескуражен или пребывает в эйфории, например. И это в отличие от ситуации экстренной, с перестрелками,
Ева продолжала сверлить его взглядом, и в этом взгляде у нее лейтенант не обнаружил ревности, зато там сполна было любопытства и беспокойства. Он обратил внимание, как нетерпеливо — и знакомо-хищно — перебирает Ева пальцами по скатерти, выстукивая неведомый ритм ногтями.
– Ну! – поторопила она. – Выкладывай, не томи! Видел, что домохозяйки вытворяют, когда задерживают следующую серию их любимого сериала?
Он поневоле улыбнулся, вообразив себе строгую, собранную и целеустремленную, как кумулятивный снаряд, аналитика «Северного ветра» в образе домохозяйки.
– Это Рико, – произнес он.
Ева закашлялась. Он перегнулся через стол и похлопал ее по спине.
– Парень, ты различаешь Рождество и первое апреля? – просипела она, когда снова смогла издавать членораздельные звуки. – Рико! С тобой! Додуматься же надо!..
– Я не шучу.
Глаза Евы на миг — но только на миг — расширились. Но она привыкла быстро ориентироваться в стрессовых ситуациях, не спасовала и теперь. Вместо того чтобы начать сомневаться, требовать от него подтверждений, клятв и фотографий с места действа, она уточнила, тихо и насторожено, как будто опасаясь за его состояние:
– То есть ты вот так запросто пошел и замутил с… – Ева замялась и поглядела на товарища вопросительно, но он не подсказывал. Это — как и любой жест неповиновения — благодушия Еве не добавило. Она подпустила в голос хорошо ему знакомого металла, взявшегося ледяной изморозью:
– Адам Ковальски, ты, будучи в здравом уме и твердой памяти, говоришь мне, что вот так запросто пошел и вступил в близкие личные отношения с… Он же, если полностью, Энрико?
– Рикардо.
– Он еще и Рикардо!..
– Только потише об этом. Он не любит свое полное имя. Считает, что так можно назвать человека только после передоза мексиканскими мыльными операми. И я думаю, он не так уж ошибается.
– Адам, не заговаривай мне зубы. У тебя отношения с другим мужчиной? Я тебя правильно поняла? И ты не разыгрываешь меня?
– Ты правильно поняла. И ты знаешь, что я никого и никогда не разыгрываю.
– Кто тебя знает, вдруг ты начал, и я твой первый шаг к карьере великого комика… – Ева торопливо отхлебнула из своего стакана, поморщилась, потому что кофе еще не остыл, но проглотила. Вид у нее был все еще ошарашенный.
– Знаешь, это было бы последнее, о чем бы я подумала, – поделилась она. – Ты, конечно, охотно подчиняешься ведущему партнеру, но это вовсе не значит, что… – она стрельнула в собеседника глазами, как бы проверяя, не счел ли тот ее слова перегибом, но Ковальски имел свой привычный невозмутимый вид.
– И… – она хотела спрашивать еще, но не знала, с чего бы начать. Вопросы теснились, а он ждал, пока, наконец, дорогу себе не проложил самый для Евы важный. – Тебе хорошо с ним?
– Да.
– Ну, это главное, – и она вдруг внезапно успокоилась, как будто иные материи в таком щепетильном деле попросту не имели значения. Очевидно, первый ее шок прошел, и Ева приняла новость, как свершившийся факт. И уже соотносила его с собственным образом жизни, так как не замедлила поинтересоваться: