Штрафная мразь
Шрифт:
Аркаша Гельман отодвинул покрытый инеем полог плащ-палатку и выбрался из землянки. Постоял несколько минут окидывая глазами обсыпанное звёздами небо. Морозный воздух лез под шинель, вытесняя остатки тепла. Следом за ним из землянки вылез немолодой штрафник Осип Вилесов. Они должны были сменить пулемётный расчёт.
Натан с тоской вспомнил спертое тепло землянки, наполненное запахами портянок, махорочного дыма, дыхания десятка человек. Вспыхнула и повисла осветительная ракета. Стараясь не двигаться, что бы подольше сохранить приятное
Дежурный пулеметчик, маленький и вертлявый услышав за спиной шум, оглянулся. Увидев Гельмана, потопал ногами, согреваясь. Ничуть не смущась продолжил рассказывать анекдот своему помощнику.
– Бежит еврей в атаку. Взрыв. Еврей падает. Открывает глаза и стонет.
– Командир, а командир!
– Чево тебе?
– Кровь жёлтая бывает?
– Бывает! Бывает!
– Ну тогда я ранен...
Тот весело и звонко засмеялся.
– Жиды, они такие! Вот помню у нас на заводе...
Гельман не дал ему говорить,- хорош бакланить! Смена.
– Спросил враз осипшим на морозе голосом.– Как тут, тихо?
Второй номер снова засмеялся.- Конечно тихо. Фрицы на гармошках играют и песни поют. Новый год – сам бог велел гулять!
– Ладно валите. Чтобы вами здесь не отсвечивало.
Загребая снег валенками пулемётчики пошли спать в блиндаж. Через несколько метров пулемётчик глухо спросил помощника.
– Я чего то не понял... Чего Аркаша не в духе? Не с той ноги встал?
– Конечно не с той. Не нравятся ему наши праздники. Ему подавай еврейские.
Дальше Гельман не разобрал. Услышал лишь смех уходящей смены.
Второй номер тронул его за плечо.
– Ты Аркаша на них не обижайся. Они парни неплохие. Просто в России испокон веков так заведено. Евреев жидами называть, финнов — чухонцами, украинцев- хохлами, татар- татарвой. Дикие мы люди... и злые!
Гельман не слушая его, повернулся лицом к нейтральной полосе. Прислушался. Еще одна ракета белой струйкой взмыла вверх, раскрылась, расцвела в огромный светящийся конус и, покачиваясь, стала спускаться.
Он уже привык к тому, что в мирной жизни и на войне его нет- нет да и попрекали тем, что он еврей.
Порядочные люди и подонки встречались везде. Хватало их и в Красной армии.
Впереди было тихо и черно.
В тишине слышалась лишь тоскливая мелодия нескольких губных гармошек, звучащих с немецкой стороны.
«Празднуют наверное»,– подумал Аркаша о немцах.– У немцев должно быть праздничный ужин. Сосиски с тушёной капустой. А может быть и гусь в яблоках!
Только вот наверное им тоже несладко, если такая музыка у них невесёлая.
* * *
В морозном воздухе висели слухи о скором наступлении, но ничем не подкреплялись. Иногда немцы предпринимали атаки, но откатывалась назад.
Прошла неделя, ничего не менялось. Война больше напоминала позиционную. Штрафная рота стояла на
Но и без наступлений были ежедневные потери от минометного огня, снайперов да и просто от шальных пуль, которые запросто летали туда сюда. Налетали «юнкерсы». После налета оставались огромные воронки, и их использовали вместо братских могил, в которых хоронили убитых. Лученков подумал, вот и хорошо, что пробомбили. Теперь могилы копать не надо, и зарыть легко — земля развороченная вокруг воронок, мягкая. А убитым всё равно где лежать.
* * *
Зимний день короток, словно синички нос. Не успели штрафники оглянуться и опомниться, как навалились зимние сумерки.
Немцы по всегдашней привычке с наступлением темноты стали пускать ракеты. Аркаща Гельман сидел в землянке взводного, тесал топором какую-то досочку от снарядного ящика, ворчал:
«В баню бы сейчас, а то, вши зажрали. Жизнь солдатская, будь она проклята! Скребутся бойцы до крови. Никак не выведешь…
Лейтенант ещё засветло ушёл к ротному, сказал, что, наверно завтра прибудет пополнение, а это значит, что скоро наступление. И опять «штрафники вперёд»! И опять всё по новой. Хорошо, что хоть немцы ещё молчат, не кидают мины.
Не успел он додумать эту мысль, как завизжала первая мина, за ней другая, и пошло...
В землянке вроде бы безопасно, но всё равно приятного мало, когда бесконечный визг в ушах. В землянку заскочил штрафник из недавнего пополнения.
– Где лейтенант? Задело меня,— и руку свою окровавленную, с разодранным рукавом телогрейки для убедительности протянул..— Не повезло мне. Повоевать не успел.
– Давай перевяжу,— вызвался Аркаша и начал стягивать со штрафника телогрейку.
Осколком располосовало локоть, торчала кость. Кровища!
Но штрафник был не слишком огорчён. Понимал, что пара месяцев в госпитале ему обеспечены. Два месяца на фронте это много. Очень много. Порой целая жизнь! А потом его ждал перевод в нормальную, не штрафную часть.
– Ладно, корешок. Благодарствую! Скажешь лейтенанту, дескать боец- переменник Битов отбыл в санбат по случаю геройского ранения,— сказал штрафник, когда Гельман затянул повязку.
— Бывай... Ну, а чего желаю — сам знаешь,— и заторопился из землянки.
Теперь, если сможет, в тыл побежит бегом. Очень уж раненые боятся, как бы не добило. По человечески это очень понятно. Все хотят жить.
Аркаша закурил, и вдруг на него навалилась такая тоска, какой до этого никогда не испытывал. Заныло в груди — не продохнуть. И сразу мысль.
„Неужели случится в эту ночь что-нибудь страшное“?
Видать накаркал, потому что следом поднялась такая стрельба, что Аркаша выскочил из блиндажа и увидел перед собой немецких солдат. Растянувшись цепью к их окопу бежало около взвода немцев.