Штурманок прокладывает курс (илл. Ф. Махонина)
Шрифт:
Ночь была душной. Несмотря на это, все, за исключением Раухенберга, пили много. В разговоре упоминались Эль-Аламейна, линия Марет, Сфакс, Бизерта. Раухенберг командовал в Триполитании танковой дивизией. Он уехал в рейх еще в апреле, до взятия союзниками Туниса, а сейчас возвратился в тот же корпус командующим. Он мало говорил за столом, но из отдельных его замечаний можно было понять, что в предстоящем сражении генерал видит единственную возможность спасти положение на фронтах.
Щеголеватый полковник из абвера поинтересовался, не знаю
— Конечно, герр оберст. Мы никогда не были приятелями, но я отдаю должное заслугам майора, как начальника абвергруппы.
— Каналья ваш Лемп, — сказал полковник. — Эта бестия здесь, в тылу, обскачет нас всех.
Когда подали кофе, адъютант доложил, что одна из дивизий отбыла из Дебрецена на Черновицы. Раухенберг отодвинул чашку и вышел в соседнее купе — рабочий кабинет. Несколько человек последовало за ним. Меня не звали, и я остановился у окна. Вдали темнело чудом уцелевшее здание вокзала. На эту самую станцию я приехал из Румынии в товарном вагоне.
Только по вызову генерала я пошел в кабинет.
— Входите, Шоммер, — сказал Раухенберг. — В лесу вы смелее.
Одного взгляда на карту, висевшую на переборке, было достаточно, чтобы понять: эшелоны корпуса — с запада и с юга — идут через Ворожбу в район Курска. Линия фронта советских войск врезалась широким выступом в территорию, занятую немцами. Очевидно, именно тут противник наметил фланговые удары. И наше командование, конечно, предвидит такую возможность. Но известны ли нашим сроки немецкого наступления? Судя по торопливости немцев, оно начнется очень скоро. Может быть, ждут именно этот танковый корпус.
Раухенберг был чем-то недоволен. Он спросил начальника штаба:
— Вы гарантируете прибытие этого эшелона в Во-рож-бу (ему с трудом давалось это слово) через тридцать часов?
— Так точно. По графику движения, послезавтра в три утра пройдет Ворожбу эшелон 2906. Мы проследуем в три сорок пять, а еще через пятьдесят минут пройдет эшелон 2908. По плану оберкомандо вермахта… [104]
Раухенберг перебил его:
— Наша болезнь — фетишизация планов с красивыми названиями, например «Зимняя гроза», но русские вносят свои поправки.
104
Оберкомандо — главное командование сухопутных сил.
Никто не посмел возразить ему. Я подумал, что Сталинград и битва при Эль-Аламейне, в которой принимал участие Раухенберг, научили его сомнению в непогрешимости планов оберкомандо.
Послезавтра на рассвете у Ворожбы при любой задержке может создаться нежелательная для немцев концентрация составов с танками. Но немцы, как говорил Веденеев, аккуратисты. Вряд ли они допустят такую оплошность. Эшелоны пройдут Ворожбу, через сотню километров разгрузятся где-то в лесах, а потом танковые дивизии ударят во фланг
Эшелон тронулся. Раухенберг буркнул:
— Наконец-то!
— В четыре часа будем в Южнобугске, — сказал начальник штаба.
— И простоим до вечера, — проворчал Раухенберг.
— К сожалению, эксцеленц, — ответил начштаба, — график спланирован так, чтобы возможно меньше двигаться в дневное время.
— Его составляли вы, — сказал Раухенберг. — Мы уже оценили вашу осторожность в Африке, когда танки подошли к линии Марет с опозданием на сутки. Примите меры для сокращения стоянки.
Вероятно, я выбрал неподходящее время, чтобы попросить разрешения отлучиться в Южнобугске за новым обмундированием.
— И повидать какую-нибудь даму? — ехидно спросил командующий.
— Вы видите насквозь, эксцеленц, но главное — обмундирование.
Раухенберг угадал. Мне необходимо было повидать именно женщину. Мы прибыли в Южнобугск на рассвете, а в восемь часов я уже завтракал в офицерской столовой на вокзале. Софранская сама подала мне кофе. Вместе с чаевыми она получила записку: маршрут эшелонов и время прибытия на станцию Ворожба.
— Ваш чемодан здесь, у меня, — шепнула Дарья Денисовна, — а летняя форма СС будет через час.
— Добро. Через два часа — здесь.
Конечно, я не собирался ехать с Раухенбергом на фронт. Связи с Центром у меня не будет, даже если удастся продержаться некоторое время под именем Шоммера. Я решил остаться в эшелоне до его отправления, чтобы попробовать узнать количество боевых машин и время их выхода на рубеж сосредоточения. Потом, не появляясь в городе, сяду на первый же поезд, идущий на юг, и в качестве корветен-капитана Вегнера приступлю к выполнению моей главной задачи. Ее никто не отменял. Явки в Новороссийске указаны, а личное дело, наверно, уже там.
Эти планы нарушил начальник контрразведки. Я не смог прийти к Софранской через два часа, потому что полковник Траумер вызвал меня к себе, и, хотя разговор шел в непринужденной форме, было ясно, что это проверка.
Траумер уже успел связаться с южнобугским отделом службы безопасности. Он сказал, что обо мне сложилось наилучшее мнение, и вдруг огорошил неожиданным вопросом: знаю ли я об исчезновении машины, на которой приехал в Меринку.
— Как? Пропала?! Там были отличные люди. Боюсь, машину перехватили партизаны на обратном пути.
После этого разговора надо было уходить отсюда немедленно. Я вышел на перрон. Платформы, товарные вагоны… Обойду поезд с хвоста — и прощайте эксцеленц!
Погрузка снарядов заканчивалась. Раухенберг торопится. Эшелон уйдет раньше назначенного срока.
Сзади послышались торопливые шаги. Меня догонял адъютант:
— Герр оберштурмфюрер!
Может быть, он следит за мной? Сейчас нужны выдержка и полное спокойствие. Я остановился.
— Вас хочет видеть шикарная дама, — сказал он.