Штурманок прокладывает курс (илл. Ф. Махонина)
Шрифт:
И все-таки в этом городе должны быть еще такие люди, как Бауэр. Но как их найти? И сколько у меня времени?
После того как Готфрид внезапно обрушил на меня сообщение об аресте Лемпа, мы больше не возвращались к этой теме. Я считал, что могу «забыть» о пьяном разговоре. Готфрид через два дня выписался, взяв с меня клятвенное обещание позвонить ему в Дрездене, когда приеду за назначением.
В конце октября я приехал на автобусе в Дрезден и явился в военную комендатуру. Дежурный помощник коменданта долго вертел круглый шкаф со множеством ящичков. Выяснилось, что моих
Звонить или не звонить Готфриду? Если ведется негласная слежка, эта встреча ничего не испортит. Я не чувствовал себя загнанным зайцем, прижавшим уши в ожидании выстрела. Когда уйти от опасности невозможно, надо идти ей навстречу.
Белая монетка скрылась в щелке уличного телефона. Готфрида не было. Попросили позвонить через два часа.
Возвращайся в отель не хотелось. Лучше побродить по городу. Может быть, обнаружится мой «хвост»? Я пошел в Земперовскую галерею. Имею же я право посмотреть сокровища искусства, накопленные и награбленные саксонскими курфюрстами?!
Музей был закрыт. Шуцман рассказал, что картины вывезены, так как на город уже налетали «томми».
Хронометр показывал шестнадцать часов. Немецкое время!.. И у нас, в Южнобугске и в Киеве, тоже немецкое время, а вот в Новороссийске, где мне полагалось быть, время уже советское!
Скромно одетые дрезденцы спешили мимо, сгибаясь под дождем. В зеркально-черном асфальте отражались машины и пешеходы. Я вышел на центральную площадь — Альтмаркт. Здесь народу было побольше. Сжавшись под карнизами зданий, люди часами выстаивали в очередях у продовольственных магазинов. Конечно, это не тот голод, что принесла Германия в другие страны, но и в Германии не жирно. И молодых мужчин мало. Много только пестрых плакатов и воззваний — на стенах домов, на тумбах, на фонарных столбах. Даже у входа в Земперовскую галерею я видел остановившиеся глаза фюрера и его слипшуюся челку.
Под холодным дождем, загаженный этими плакатами, город все-таки был прекрасен, и я вовсе не хотел, чтобы «томми» разбомбили его. Может быть, потому, что Анни любит этот город? «…Фашизм — это болезнь, — говорила она, — а разве близкого человека любят меньше оттого, что он болен?»
Как странно все получается! Анни жила здесь, ходила по этой самой Прагерштрассе, а я находился на другой планете. Военные дороги привели меня в родной город, и я вспомнил, что она жила там, ходила по моим улицам, похожим на зеленые туннели. И вот я — на ее родине. Но сейчас на другой планете — она.
Я снова позвонил Готфриду. Мы встретились на Мюнхенерплац. Выскочив из кремовой машины, он так бурно приветствовал меня, будто мы просидели десять лет на одной школьной парте.
Я рассказал о разговоре в комендатуре.
— Великолепно! — воскликнул он. — Пока они будут там возиться с бумажками, ты посмотришь Дрезден.
Он непременно хотел сам показать мне город. Пришлось сесть в машину. Часа два мы колесили по центру. Как заправский гид, Готфрид расхваливал здание магистратуры, увенчанное статуей Геракла, Японский
Мы пообедали в кафе «Прага» на Альтмаркте. Я вытащил свои продовольственные карточки. Готфрид запротестовал:
— Нет, нет. Карточки не нужны. Я угощаю, и не спорь!
Он заплатил официанту и тут же вернул мне долг:
— Ты крепко тогда выручил меня, Макс!
В программе Готфрида была еще встреча с девушками:
— Все — по классу «люкс».
Я отказался, сославшись на то, что еще не вполне здоров.
Через два дня мы встретились снова.
— Как дела в комендатуре?
— Все то же. Видно, мне сидеть тут до конца войны.
— Ты думаешь, нас так скоро разобьют? — спросил Готфрид.
— Если офицеры будут околачиваться в тылу, а не воевать.
Я снова поймал его внимательный взгляд.
— Можно воевать и в тылу. Иногда это довольно опасно…
Что это? Намек? Угроза? Скрытое предложение? Попытка переманить разведчика, но какого — английского или советского?
По своей привычке он тут же оборвал острый разговор, словно показал и спрятал отточенное лезвие:
— Ты должен посмотреть музей «Грюнес Гевёльбе»! В этом музее действительно было много интересного.
Готфрид подвел меня к одной из витрин. Там хранился золотой кофейный прибор тончайшей работы. Он возвышался на инкрустированной, украшенной статуэтками подставке, как маленький храм.
— Ну, что ты скажешь?
— Готфрид, это изумительно! Работа большого художника.
— А ты посмотри, кто этот художник: И. М. Динглингер — мой предок! Теперь понимаешь, откуда у меня тяга к искусству?
Предки Готфрида Динглингера меня не интересовали. В зале было пусто. Только старик смотритель в синем мундирчике дремал на стуле в углу.
— Вероятно, ты не меньший художник в своем деле, — сказал я. — Чего тебе от меня нужно?
Он рассмеялся:
— Если бы ты был девушкой, я понял бы твои опасения.
На следующий день Готфрид повез меня не в музей, а в бассейн. Мы прыгали с вышки, стреляли в тире из пистолета. Готфрид стрелял великолепно, Я тоже, кажется, не опозорился. Но к чему эти экзамены? Вероятно, закончив проверку на благонадежность, перешли к проверке моей пригодности для какого-то дела. Я, со своей стороны, старался укрепить отношения с Готфридом, не задавая ему никаких вопросов.
День шел за днем, и, хотя новый друг не давал мне скучать, бездействие угнетало. Я решил испытать единственный шанс найти друзей в этом чужом городе.
Глава двенадцатая
ОФИЦЕР ШТАБА «ЦЕППЕЛИН»
Мне не стоило большого труда отыскать в промышленном районе завод «Заксенверк». Вероятно, этот завод, как и все другие, выпускал сейчас военную продукцию, поэтому болтаться у ворот не стоило. Я устроился неподалеку за столиком в бирхалле, куда часто заходили рабочие с «Заксенверка». На мне был поношенный штатский костюм, купленный в комиссионном магазине.