Сибирский папа

Терентьева Наталия

– Ну да, – кивнула я.

Я не стала говорить, что мне эта идея безумно нравится, но кажется идеалистичной до крайности, невозможной, нереальной. Но нравится же… И девушки нравятся, их смелость, то, как и о чем они говорят, проблемы, которые обсуждают. Где только юноши, ведь не одни девушки приехали, хотя нас здесь гораздо больше, чем парней. Среди экологов вообще подавляющее большинство – девушки. Работают девушки, а руководят мужчины. Наверное, это нормально. Или нет, мы просто привыкли считать это нормальным. И именно поэтому многие здоровые начинания и буксуют, что мужчины договариваются между собой на каком-то этапе, там, где ни на мировую, ни даже на разумный компромисс идти не стоит. Вот как с пластиком – запретить

в одночасье и всё. Я так и сказала на конференции. Полетят чьи-то фирмы и бизнес? А если все мы, наша природа, наша жизнь полетят в тартарары – это лучше?

Я обернулась, чтобы посмотреть, как там мои поклонники. Они шли сзади, по-прежнему вполне мирно беседуя. Кащей что-то объяснял Гене, тот внимательно слушал и кивал. Смешно. Я помахала им рукой. Кащей мне махнул довольно небрежно, мол, иди-иди, у нас тут свои разговоры. А Гена и махать не стал. Вздернул голову, посмотрел да и отвернулся. Интересно, что там Кащей ему рассказывает? Может быть, делился рецептом продвижения по карьерной лестнице?

То, что он сказал про предложение – это серьезно? А какой будет наша свадьба? Или я даже зря об этом думаю, ведь я еще ничего не решила… Да, чудеса. Всё, как во сне.

Я достала телефон, чтобы позвонить родителям, потому что меня не оставляло ощущение, что я плохо поговорила с папой в последний раз, а они вовсе не заслуживают такого свинского к себе отношения. Но тут же на мониторе появилось одно слово, новое и четкое – «отец». Да, у меня теперь есть отец. Это что-то совсем другое. Я очень люблю Вадюшу. Нет, не так. Я очень люблю Валюшу и Вадюшу, этот симбиоз прекрасных людей, моих родителей, уважаю их, горжусь ими, слушаюсь, хотя мне завтра будет двадцать лет. Ну и что. Я чувствую себя взрослой и одновременно чувствую себя зависимой от них – не только материально. Я завишу от их оценок. Я не могу сделать что-то, о чем они хором скажут «плохо».

– Машенька!.. – Мне показалось, что отец улыбается в трубку.

– Привет!

– Всё хорошо?

– Да!

– Звоню просто так. Безо всякой цели.

– Понятно.

Я не знала, как реагировать, поэтому отвечала односложно. И поздоровалась, хотя мы расстались совсем недавно.

– Чем занимаешься?

– Идем обсуждать наши идеи.

– Мировое правительство? – усмехнулся отец.

– Ну да…

– Несерьезно это и опасно. Зачем тебе всё это?

Я промолчала, не зная, как объяснить. Я сама толком не знаю – зачем.

– Ладно, дело твое. Ну что, завтра будем праздновать твой день рождения! Ты же остаешься?

Я секунду поколебалась. Меня ждут родители. И… и еще есть Кащей. Теперь есть в моей жизни.

– Ты остаешься? – повторил тот, на кого я, оказывается, так похожа.

– Да.

Родители ведь не собирались устраивать никакого большого праздника? Они никогда не забывают про мой день рожденья, но мы не празднуем наши дни рождения бурно. Обычно наоборот, мы отправляемся куда-нибудь вместе. Мамино сорокалетие мы провели в планетарии, где с папой дарили маме звезды. Мамин день рождения в ноябре, поэтому это было самое романтичное место в Москве на тот момент. Вечером мы пошли в консерваторию, потом дома пили чай с пирогом, которые испекла я по рецепту бабушки, я нашла его в ее старой тетрадке. Там были стихи, переписанные от руки, открытки и рецепты – другая жизнь. Пирог получился пышным и сладким, мы съели по огромному куску, родители смеялись – не пойти ли мне на повара. Потом мама вспомнила, что сорокалетие никто не празднует. Мы еще смеялись и решали, как праздновать сорокалетие папы, которое тоже не за горами – в январе.

Мама – Скорпион, папа – Козерог, и они великолепно уживаются, поскольку не верят ни в какие гороскопы и не чувствуют в себе ни насекомого, непрестанно кусающего себя за хвост, ни рогатого животного, которое хочет все время с кем-то бодаться, доказывая свою самость.

Следующие

дни рождения – сорок один, сорок два – мама вообще отказывалась праздновать, потому что у нее было много дел. Про сорок три забыл даже Вадюша, потому что дописывал монографию и спешил, ее надо было срочно отдать рецензенту. Он всё равно не успел, я про мамин день рождения помнила, но всё было скомкано. Его собственный день рождения первого января пропадает просто по определению, хотя мы с мамой и стараемся разделять Новый год и папин день рождения. В прошлом году мы на один день сняли светящуюся гирлянду с окна и перенесли елку из гостиной ко мне в комнату. Вот так приблизительно мы празднуем дома.

Всё это мгновенно пронеслось в моей голове и я, почему-то ощущая себя не очень комфортно, повторила:

– Да. Остаюсь.

– Ну, вот и хорошо. Отпразднуем так, чтобы все запомнили.

Я не стала спрашивать, кто «все», подумала, что отец имеет в виду себя, Йорика, меня…

– Машенька, давай так. Ты подумай, какой ты хочешь подарок.

– Ты издеваешься? Ты подарил мне машину.

– Прекрати! Машину я тебе подарил на восемнадцать лет. Я ведь тебе тогда ничего не дарил. А на двадцать… Да, я, пожалуй, знаю, что подарить. Хм… Сказать?

– Нет, лучше завтра.

– Хорошо. Ну, держись. Это будет подарок так подарок, имей в виду.

– Ты мне подаришь коня?

– Коня? – Отец засмеялся. – Почему коня? Тебе нужен конь?

– Нет. – Я смутилась. Говорю какую-то ересь. Перегрелась.

– Ладно, я услышал. Всё, целую тебя, моя дочь. Машенька!.. – Отец отключился.

Я некоторое время шла, не догоняя девушек, они уже дошли до кафе и стали усаживаться на открытой веранде. Ранний вечер был неожиданно теплый, сегодня сильно потеплело. Сзади кто-то подошел и обнял меня. Я обернулась. Лицо Кащея было близко-близко. Я видела первые морщинки около глаз, заметила небольшой шрам у правой брови, чуть рассекающий ее. Вблизи его очень тонкие губы казались вполне нормальными. И красивыми. Он внимательно смотрел на меня. А я – на Гену, который отстал ото всех и стоял, руки по швам, как будто ему сказали «замри!», и смотрел на меня издалека. Гена видит неважно, так же как Кащей, как и большинство моих сверстников. Кащей иногда носит очки, Гена – нет. Но я была уверена, что он сейчас видит все. И слышит. На улице было мало народу, машин почти не было. Но Гена услышал бы и в шуме, потому что слышит не ушами, а своим любящим сердцем. Конечно, больше всех на свете он любит самого себя. Но следующей в числе его сердечных привязанностей скорей всего иду я.

Кащей сделал небольшое движение ко мне – хотел прижать к себе или взять за руку, но я отошла.

– Что? – нахмурился он.

– Ничего.

Я быстро прошла на террасу, где сидели девушки, и села на свободное место, единственное, рядом с Байхэ, она положила сумку на стул и явно ждала меня. Кащей постоял-постоял, достал телефон, написал мне: «Не понимаю», махнул рукой и пошел… к Гене. Вместе они направились в сторону реки. Стреляться они не будут, пистолетов у них нет, да и повод ненадежный. Ведь я по-прежнему не знаю, кто мне больше нравится. Да, я целовалась с Кащеем. И даже на секунду растворилась без остатка в его объятиях. Ну и что? Но мне отчего-то жалко Гену. И я… я не знаю. Не пойму пока.

Когда я была маленькая, я рассказывала родителям, что у меня будет три мужа, одновременно. Первый раз, когда я это сказала, мама остановила машину – она была за рулем. Вышла сама, заставила выйти нас с папой и на улице – был прекрасный май, мы ехали на дачу первый раз после зимы – переспросила:

– Что ты сказала?

– У меня будет три мужа, – повторила я.

Мне было лет одиннадцать, наверное, я уже что-то знала о существовании Сергеева, моего настоящего отца, видела ту фотографию, но в тот момент, скорее всего, забыла об этом.