Сибирский папа
Шрифт:
– Хорошо, – одними губами сказал он. И улыбнулся. В этой улыбке было всё – и радость победителя, и надежда, и еще что-то, опасное, притягательное.
– Не знаешь… – Я хотела спросить, что мне делать с билетом, который у меня пропадет, но заговорила неожиданно таким хриплым голосом, что остановилась. Как-то у меня перехватило горло… Я прокашлялась, побыстрее пошла в гостиницу.
Уже от двери я оглянулась. Машина моя пока стояла на месте, никто ее не забрал. И Кащей стоял на том же месте, за мной не пошел, но и к парню, с которым они до этого курили, не вернулся. Увидев, что я оглянулась, он сложил мне сердечко из пальцев
Он был разъярен еще до этой секунды, оценив же неожиданную ситуацию, в момент побурел, надулся, хотел что-то сказать, не сообразил, издал только громкий квакающий звук, сам растерялся, сильно махнул рукой, споткнулся о низкие ступеньки, чуть не упал.
Я отвернулась. Обычно мне бывает жалко Гену в такие моменты, а сейчас мне было просто стыдно. Тем более, что у меня, оказывается, грубый голос. Зачем же тогда так ревновать? Бурея и падая на ходу…
Я обогнала Гену и быстро поднялась по лестнице на свой четвертый этаж, не стала ждать лифта, потому что боялась, что Гена меня догонит, начнет привязываться с вопросами, на которые у меня нет ответов. Повесила на дверь табличку «Не беспокоить» и поплотнее заперлась изнутри – на всякий случай, во избежание незваных гостей. Села на кровать, решила подумать. По монитору телефона бежали сообщения. Не открывая, я видела начало каждого.
Гена с бешеной скоростью строчил: «Нам надо разобраться…», «Я должен тебе сказать…», «Ты должна мне объяснить…», «Ты не можешь так посту…» Видимо, как колотилось у него сердце в этот момент, так он и строчил – быстро, с перебоями, горячо.
Кащей послал мне много-много сердечек и смайлик в черных очках. И еще зайчика. И конфетку. И бицепсы. Читаем: «любовь, он загадочный, я зайчик (или он – зайчик), я – конфетка (или же его поцелуи – сладки, как конфеты), он сильный, как настоящий мачо». Слегка худоватый мачо, прокуренный, но… притягательный, добавила бы я.
Кащей подумал-подумал и послал еще пальму, самолетик и человека в купальной шапочке, плывущего кролем. И большое пульсирующее сердце. И букет цветов. Ага, ясно… Читаем пиктограммы: мы с Кащеем летим в путешествие на острова, где растут пальмы и где он будет дарить мне цветы и свое сердце. Либо так – он мне подарит букет, а я ему – свое сердце. Вопрос: есть ли у Кащея сердце, и есть ли у него деньги на поездку на далекие острова?
Я пролистнула остальные сообщения. Как люди жили до недавних пор, когда такой тесной и плотной связи с родными и близкими не было? Или связь была только в душе? И она гораздо прочнее?
Папа меня спросил, уже давно, полчаса назад или больше: «Не вернешься завтра, точно? Решила?»
Отец написал: «Жду. Лучше выезжай до темноты».
Я подошла к зеркалу. Я ничего про себя не знаю. Это нормально? Я не знаю, кого я люблю и люблю ли. Я не знаю, как мне быть с Кащеем. Меня к нему тянет, сильно тянет. Ну и что, собственно? Наверное, это и есть любовь. Нет, не хочу разговаривать с собой на такие темы. А как же Гена? Никак, не знаю.
Родители… Я ведь их обижаю тем, что остаюсь. Но я очень хочу остаться. Потому что я встретила родного человека. Точнее, нашла его. Я не зря ехала. Я чувствовала, меня что-то тянуло, что-то звало. Зов крови – так это называется, да, правильно. То таинственное, что невозможно измерить или понять головой.
Зачем я добиваюсь,
От сложных размышлений на потусторонние темы я как-то успокоилась. Сердце мое перестало горячо биться. Я подошла к зеркалу. На кого я на самом деле похожа? Ведь на отца. Никто никогда мне этого не говорил. Означает ли это, что я и внутренне – такая же, как он? Может быть, от этого мне мои родители – мама! – всегда казалось немного… странной, другой… А в отце я сразу увидела, почувствовала что-то родное, то, что не определяется обычными словами. Сколько же всего появилось в моей жизни, для чего нет правильных, точных слов, того, что так тонко и так непросто. У меня нет близкой подруги, которой я могла бы все это рассказать.
Интересно, есть ли близкие друзья у моего отца? У Вадика есть два друга, один из школы, второй из университета, но всё равно ближе мамы у него никого нет, он всегда так говорит, и это правда. Хотела бы я встретить человека, который стал бы мне так же близок, как Вадик для мамы? Хороший вопрос… А Кащей – не такой человек?
Когда мы смотрим в зеркало в свои собственные глаза – получается ли, что мы смотрим себе в душу? Я смотрела-смотрела в свои глаза, да так ничего и не поняла про себя.
В дверь постучали. Я осторожно подошла, так, чтобы не было слышно моих шагов.
– Маша…
Человек говорил тихо, и я на секунду засомневалась – кто это. Ведь Кащей зовет меня Мария, ему так нравится самому, я это вижу. А Машей меня зовет Гена. Неужели Гена так осмелел? Хотя на самом деле он может прийти и не для амуров, а для того, чтобы «наконец всё выяснить»!
– Мария… – повторил мужской голос. – Открой, пожалуйста.
Понятно. Теперь понятно, кто это. Я молчала, стоя под дверью.
На телефоне появился значок сообщения от Кащея «Ты где?» Хорошо, что я успела выключить звук. Я убрала телефон в карман. Постояла у двери и так же тихо отошла. За окном уже стало темнеть. Солнце село минут двадцать назад, и еще час – полтора будет это особое летнее время – между днем и ночью, как будто специально созданное для того, чтобы быть с любимым человеком… Интересно, ушел ли Кащей? Наверняка, он ведь очень обидчивый и самолюбивый. Какое красивое небо! Я попробовала сфотографировать его, но фотография не передавала этот удивительный цвет – густо-густо голубой, переходящий в фиолетовый, и светло-розовую рваную полоску в том месте, где только что было солнце.