Сибирский папа
Шрифт:
– Мы взяли выходной и решили… Ладно, прилетишь, увидишь…
– Пап, я не прилечу завтра.
– Ты шутишь? Что случилось? Ты нездорова?
– Ничего не случилось. Мне… мне нужно здесь остаться.
– Надолго?
– На некоторое время.
Папа помолчал.
– Ясно, – наконец сказал он. – Точнее, ничего не ясно. Подумай еще. Ты сдала билет?
– Нет. Но сдам. – А зачем лукавить? Я всё уже решила.
– Хорошо, – вздохнул папа. – Точнее, плохо. Ладно, Маняша. Береги себя, я еще позвоню. Не лезь на рожон.
– Пока! – побыстрее попрощалась
– Подожди. Ты из-за дел остаешься или по другим причинам?
– По другим, пап. Завтра все разъезжаются. А я остаюсь. Пока!
Но они ведь знали, зачем я еду, я не скрывала. Для чего устраивать теперь такой цирк?
Я понимала, что мое раздражение против родителей вызвано чем-то другим, что виноваты не они, а скорее всего, я сама, но разбираться в этом мне совершенно не хотелось. Мне, конечно, приятно, что они так всерьез относятся к моим полудетским играм в политику и экологию, но лучше бы они всерьез относились к тому, что я должна поближе познакомиться со своим родным отцом.
Папа, как будто услышал мои раздраженные мысли, написал мне:
«Мы все понимаем. Оставайся, если хочешь. Жаль, конечно, что в день рождения тебя не будет дома. Но приедешь – попразднуем. И вручим тебе подарок. Целуем тебя и ждем. Антип с Рыжиком передают тебе привет».
Интересно, какой подарок они, совершенно непрактичные люди, решили мне подарить? Чувство вины – не самый приятный подарок. А я чувствую вину. И животные никакого привета передать не могут. Зря даже папа ко мне подбивается.
Я вернулась к девушкам, послушала, о чем они говорят, поняла, что толку от меня сейчас будет мало, и ушла. Может быть, поэтому женщинам не надо править миром? Потому что личное их часто волнует больше, чем общественное? Но я-то не такая!.. Была не такая, пока жизнь шла ровно и спокойно.
– Маш… – Из-за угла ко мне шагнул Гена, не рассчитал шаг, шагнув слишком широко, пошатнулся и чуть не упал на меня.
– Гена, держи себя в руках!.. – хмыкнула я. – Или ноги руками придерживай, если они у тебя шатаются.
Гена обиженно поджал губы, я хотела побыстрее уйти, но он так жалобно попросил: «Подожди!», что я остановилась.
– Что ты хотел? Зачем ты прятался за углом?
– Я? Я прятался? Да я… Мне звонили сейчас… пригласили петь… Я полечу в Баку…
– Где ты там будешь петь? В зоопарке? В детском саду?
Гена мгновенно покраснел до корней своих медных волос. Зря даже я пытаюсь сорвать зло на Гене, он вообще ни в чем не виноват. Но не надо было прятаться за углом.
– Я никогда не пел в зоопарке, Маш, – проговорил он.
– А в детском саду пел.
– Дети – тоже люди, – пробубнил Гена.
– Ладно!.. – засмеялась я. – Пошли к реке. А то я там ни разу еще толком не была. Всё какая-то суета. Знаменитые места, надо сфотографироваться. На память.
– На память? – нахмурился Гена. – Почему на память? Со мной – на память?
– Вот в этом весь ты, понимаешь? Ты всегда говоришь и думаешь только о себе.
– Я тебя ждал. – Гена смотрел на меня
– А Вольдемар куда делся?
– Ушел… с какой-то девушкой! – нашелся Гена.
– Ага, – кивнула я.
– Он ее обнимал… – добавил неуверенно Гена.
– Точно?
– Ну или она его…
Я улыбнулась. Двадцать три минус семь… Гене на самом деле шестнадцать лет, шестнадцать женских лет. В шестнадцать лет я еще думала, что, возможно, стану дрессировщицей с высшим образованием. Выучусь на ветврача и буду работать в цирке, дрессировать больших собак – только лаской и разговорами. И собаки будут всё понимать и слушаться – вот как Рыжик, который пугает своим интеллектом и способностью понимать сложные команды. Слова ли он понимает или мыслеобразы, неважно, но понимает больше, чем некоторые люди, это точно, и в отношениях разбирается лучше. Когда однажды поссорились мои родители – один-единственный раз за всю мою сознательную жизнь, Рыжик подходил к ним поочередно и садился рядом, кладя голову на колени и заглядывая каждому в глаза. Почему они поссорились, я не знаю. Я понимала, что причина какая-то внешняя, что-то, что надо было делать папе и против чего восставала мама. Я была мала и не понимала. Когда я как-то спросила об этом в прошлом году, оба пожали плечами, переглянулись и ничего не ответили. Из чего я сделала вывод, что повод был серьезный и им есть, о чем молчать.
– Как выглядела девушка? – на всякий случай спросила я Гену.
И для того, чтобы ему стало полегче – сейчас разгромит окончательно противника, и мне тоже было интересно – вдруг все-таки Кащей настолько вероломен.
– Девушка? М-м-м… Вот как ты!..
– Так, может, это я и была? – засмеялась я.
– Ты? – Гена не понял. – То есть ты ушла, а потом пришла? Это ты была? Нет… То есть… Она совсем не такая была… Толстая… и волосы другие… красные…
– Ладно, – я шутливо отпихнула его.
Гена попробовал схватить мою руку, но я отступила назад. Тогда Гена решил обнять меня, не рассчитал и задел меня локтем по голове. Я досадливо покачала головой. – Ну ты вообще…
– Извини, Маша… Больно?
– Больно, что ты такой лопух, Геник! – в сердцах сказала я. – Пошли к реке!
– Пошли! – обрадовался Гена. – Только я не лопух.
– Да-а-а? – удивилась я. – А кто тогда?
– Я – человек. У меня есть душа. Я тонкий и начитанный. И очень хороший друг.
– Слушай-ка, начитанный друг…
Гена в ответ широко улыбнулся, а я не стала продолжать. Мне так не нравится его имя. Мне так не нравится его слишком большая челюсть. Но ведь ни в том, ни в другом он совершенно не виноват. Еще мне не нравится его эгоцентризм. Но покажите мне мужчину не эгоцентриста!.. Разве что Вадик, мой папа. Он любит нас с мамой и совершенно не думает о себе. Но я не знаю, каким он был в молодости. Может быть, мама его таким воспитала? Никогда мне мама этого не скажет.
– Маш… Что тебе говорил Вольдемар?